Голоса ночи
Шрифт:
Останавливаться здесь не было смысла, поэтому карета Чарлза свернула за угол к Королевскому итальянскому оперному театру. Однако суматоха рынка всегда привлекала Кроссхема, и сейчас особенно, когда он немного остепенился.
Чарлз открыл дверцу кареты и, минуя ступеньки, легко ступил на тротуар, давя разбросанную упаковочную солому и прочие отбросы. На площади перед ним растянулось около полусотни ларьков, принадлежащих тем торговцам, которые не имели ни большого количества товаров, ни средств, чтобы занять желанные места в аркадах. Их прилавки были на три четверти пусты в это позднее время дня, однако рынок все еще был заполнен оптовиками, торговцами зеленью, носильщиками,
Чарлз, обходя ларьки, пробрался к центру рынка и вошел в галерею между двумя арками. В это время года отсутствовали свежие овощи, тем не менее недостатка в товарах не было. На открытом холодном воздухе лежали лук, репа, картофель, пыльные после хранения в ящиках. Кроме того, прилавки заполняли искусственно выращенные и заботливо уложенные сочные фрукты вместе с грудами помятых, тронутых морозом товаров, привезенных из теплых стран. Здесь также были выставлены в изобилии дешевые тепличные цветы. Их листья и лепестки были заботливо подвязаны, чтобы выдержать тряску фургона при перевозке, а также атмосферу будущей слишком натопленной гостиной.
Впереди располагался, тускло поблескивая, цветочный зал, представляющий собой лабиринт из железа и стекла. Чарлз увернулся, едва не столкнувшись с женщиной, несущей на голове корзину с яблоками, и вошел внутрь. Здесь, в теплой оранжерее, обосновались поставщики наиболее изысканных дорогих цветов и богатые дамы внимательно выбирали предлагаемые товары с особой щепетильностью, делая заказ для предстоящего обеденного приема или бала. Чарлз ответил поклоном двум из них: графине Рашуэрт, которую, как обычно, сопровождала ее бледнолицая дочь, а также миссис Алджернон Морел, которая вечно жаловалась на здоровье. Затем остановился у своего излюбленного киоска, купил традиционную бутоньерку – скромную, дорогую орхидею с трудно произносимым названием, вышел на улицу и свернул к свежевыкрашенному белому фасаду реконструированного оперного театра, выделяющегося своей чистотой на фоне закоптелых соседних домов.
Чарлз быстро поднялся по ступенькам крыльца и вошел в холл. Мистер Ларсон ожидал его, как обещал, болтая с сэром Натаниелом Дайнсом и лордом Гиффордом. Дайнс и Гиффорд проявляли вместе с Чарлзом любительский интерес к искусству, хотя одна весьма неприятная дама как-то заметила, что их больше интересуют молоденькие актрисы, чем сама опера. Баронет кивнул, когда Чарлз приблизился.
После обмена приветствиями мистер Ларсон почтительно пригласил джентльменов в зрительный зал и повел их в сопровождении неприметного служащего с небольшим фонарем. Они остановились в центре третьего ряда на достаточном расстоянии, чтобы отчетливо обозревать всю сцену. Чарлз подумал, как было бы приятно наблюдать отсюда все представление, вместо того чтобы смотреть вниз из ложи Эджингтонов. Он сел между мистером Ларсоном и Дайнсом и откинулся на спинку кресла.
Горели только огни центральной секции рампы, освещавшей декорацию в виде оснастки корабля для первого акта вечернего представления «Тристан и Изольда». Декорация представляла собой невероятный лабиринт из канатов и парусов. В зале Чарлз мог различить слабые силуэты сотен мест, которые оказались не настолько пустыми, как ожидалось.
Чарлз обычно испытывал удовольствие в те моменты, когда водворялась тишина перед началом прослушивания и сцена была пуста в ожидании артиста, вот-вот готового выйти на нее, чтобы продемонстрировать свой великолепный оперный голос… Или, может быть, появится очередная девица, лишенная таланта, но с чрезмерным честолюбивым
– Мисс Кроссхем прислала мне вчера интересное письмо, – сказал лорд Гиффорд, склонившись к Чарлзу. В этот момент на сцену вышла высокая костлявая женщина. Она выглядела как прачка средних лет.
Чарлз мгновенно счел ее непригодной для оперы и для своих целей, поэтому не стал уделять внимание прослушиванию.
– Полагаю, она сообщила тебе о нашем небольшом споре, – тихо произнес он, не скрывая возмущения в своем голосе. Милли вела себя крайне неосторожно, но, к сожалению, ее нельзя было ограничить в переписке теперь, когда она вышла из детского возраста.
– Кажется, она раздражена этим, – сказал Гиффорд.
– Я тоже получил письмо от нее, и держу пари, еще более резкое, чем твое, – вставил Дайнс. – Она сделала мне выговор за мое участие в судьбе Лили Барретт. Ей кажется, что если бы я не защищал так энергично эту девушку, у нее не было бы побуждения поставить ее на место и вы могли бы избежать столкновения. – Дайнс протер запасным платком свой монокль, приложил его к глазу, поморщился, глядя на женщину на сцене, и снова закрепил монокль на лацкане сюртука.
Чарлз нахмурился. Высокомерные манеры Дайнса обычно вызывали у Милли раздражение, и она всегда была против позиции, которую он занимал, из-за упрямства… или из принципа, как ей казалось. Дайнс хорошо знал, какой эффект производят на Милли его поступки, и забавлялся, видя ее реакцию. Чарлз тоже счел бы все это забавным, однако мысль о тяжелых обстоятельствах, в которых оказалась Лили Барретт, заставляла его отбросить юмор.
Дайнс искоса взглянул на Чарлза, как бы читая его мысли.
– Эджингтон, всем уже известно, что собой представляет мисс Барретт. Сначала общество притворялось, мило общаясь с ней, но она такая флегматичная, что утомила всех еще до бала у Рашуэртов. Милли только хотела освободить нас от тяжкого бремени продолжать притворяться.
– Почему ты столь озабочен судьбой этой девушки? – вмешался Гиффорд. – Ты ведешь себя так, словно она твоя бывшая любовница. Может быть, ты стараешься благополучно выдать ее замуж за какого-нибудь прожигателя жизни с пустым карманом, прежде чем ее интересное положение станет очевидным для всех и тебе припишут ее ребенка?
Чарлз фыркнул. Дайнс никогда не проявлял к кому-либо сочувствия. Жаль, что на том балу не было Кристофера Рэдклиффа. Или Фейс Уэлдон. Они бы придумали, как вразумить Милли. И все продолжили бы притворяться, до тех пор пока ситуация не изменится. Хорошее личико Лили Барретт, мягкий характер и приличное приданое способствовали тому, что некий молодой джентльмен посмотрит сквозь пальцы на ее прошлое и женится на ней.
Очередная певица была отвергнута мистером Пирсоном и покинула сцену, сделав неловкий старомодный реверанс. Дайнс сосредоточился, когда вперед вышла другая женщина, и приложил к глазу монокль, разглядывая ее. На этот раз он оставил его на месте. Эта женщина, вернее девушка, представляла собой пухленькую блондинку с приятным лицом и великолепной фигурой.
Она назвала произведение, которое собиралась исполнить, и Чарлз поморщился, услышав резкий корнуэльский акцент, а Дайнс едва уловимо изогнул верхнюю губу. Он питал слабость к невинным деревенским девушкам. Чарлз предпочитал искушенных женщин с определенным опытом для короткой связи, поскольку с недавних пор был слишком занят делами в своем поместье, чтобы тратить силы и время на длительное ухаживание. Но даже если отбросить личные предпочтения, эта девушка была слишком неотесанной для реализации его плана.