Голоса пьеса ч2

Кедров Константин Александрович

Бабка в деревне.

Лисапед, лисапед,

Странная машина.

Ноги едут, жопа нет,

Интересный лисапед.

Я.В детстве я часами простаивал в Угличском храме возле фрески с голенькой пухлой Евой. Рядом стоял голый худой Адам. Но Ева абсолютно голой грудью и слегка затемненным лобком волновала предельно.

Это было единственное изображение нагой женщины, доступное моему взору. Но и этого хватало сполна все детство. Уже взрослым я сошел с парохода и заглянул в храм к своей Еве. Взглянул и почувствовал себя изменником. Знакомая фреска уже нисколько не возбуждала. Чудо случилось после. На пароходе я познакомился с девушкой, но когда мы стали целоваться вблизи машинного отделения, в памяти всплыла покинутая мною Ева. Никогда до этого мои поцелуи не достигали такой силы страсти. Полузнакомой девушке досталась вся нерастраченная в детстве любовь.

Рабинович.В Пасху идет по улице священник, а навстречу ему мулла.

Священник.Христос воскресе!

Мулла.Ай, молодец!

Я.В 8-ом классе мою жизнь навсегда испортил спившийся математик Владимир Потапов.

Потапов.Что ты изучаешь в школе геометрию, это все устарело, это Евклид. Вот в геометрии Лобачевского две параллельные пересекаются.

Лобачевский.Ничего подобного. В моей "Воображаемой геометрии" через точку вне прямой можно провести бесконечное количество других прямых, параллельным данным.

Я.Какая разница, главное, что в школе обманывают.

Потапов.И физика школьная с Ньютоном давно устарела. Есть Эйнштейн, есть теория относительности.

Маяковский. А в поэзии чему вас учат? Все Пушкин да Пушкин. А футуристы где?

Я.Про футуристов в школе говорили так же мало, как про Лобачевского и Эйнштейна. Правильнее сказать, ничего не говорили, как про сифилис и гонорею. Вроде и есть, и в то же время и нету. А главное, что все это — Эйнштейн, генетика, Лобачевский, футуризм, гонорея, сифилис — что-то очень сомнительное и буржуазное. С тех пор меня меньше всего интересует то, что проходят в школе. Уж лучше сифилис. СПИДа тогда еще не было. Да, еще Бога не было. Он тоже был буржуазный и нехороший. Теперь с утра до ночи говорят и про Бога, и про СПИД, и про сифилис, и что все они есть. А вот до Эйнштейна с Лобачевским и до футуризма так и не доползли. Застряли в дамских альбомах какого-то серебряного века, которого и не было никогда.

Поэт Топчий.Постой, сейчас я познакомлю тебя с этим портняжкой. Знакомься — это великий мастер, он сшил мне такие брюки!

Преподаватель.Материя первична, а дух вторичен. Экономика — базис, а культура — надстройка. Интеллигенция не класс, а прослойка.

Я.Получается, что лошадь — базис, а кучер — надстройка.

Преподаватель.Маркса и Ленина надо читать каждый лень по странице. И так всю жизнь.

Я.Лучше умереть сразу.

Кирпотин.Напрасно вы так против Маркса. У него все правильно сказано: "Впереди идет упитанный предприниматель в дубленке, а за ним бредет понурый пролетарий, который знает, что если с него содрали шкуру, то ее будут еще и дубить".

Я.А вы когда-нибудь видели этого понурого пролетария?

Кирпотин.Врать не буду, понурой всегда почему-то оказывается интеллигенция вроде нас с вами.

Горький.

Пускай ты умер,

Но капли крови твоей горячей,

Как искры, вспыхнут во мраке ночи.

Я.Пускай ты умер, но ты не умер.

Рабинович.Сидит часовщик с лупой и напевает: "Трям-трям, трям-трям-трям". Ему говорят: "Как вы можете петь? Разве вы не знаете — Абрамович умер!" —"Умер-шмумер, лишь бы был здоров. Трям-трям, трям-трям-трям".

Машинский.Как вы считаете, Константин Александрович, оставить Фета в экзаменационных билетах или выбросить?

Я.По-моему, оставить.

Машинский.Давайте так: в этом году выкинем, а в следующем поставим.

Контрразведчик.У нас еще соцобязательство к 25-му съезду.

Машинский.Да. Что вы обязуетесь к 25-му съезду?

Я.Обязуюсь сводить студентов на экскурсию в Третьяковку.

Машинский.Тут у нас еще обязательство на новую пятилетку.

Контрразведчик.Чем действительно хороша система социалистического планирования, что она и впрямь заставляет поверить в бессмертие.

Философ Зарбабов.Почему так трудно понять вечность и бесконечность? Да потому что их просто нет.

Критик Михайлов.В войну я больше всего боялся кого-то убить. И однажды это несчастье случилось. Я был комендантом Кракова. Шел по улице. Навстречу человек в какой-то форме и с пистолетом. Я выстрелил и убил. А пистолет у него был, как оказалось, не заряжен. И кто он был, неизвестно. Всю жизнь замаливаю свой грех. Как вы думаете, замолю?

Николай Полубинский.Мы живем, чтобы есть, а надо есть, чтобы жить. Подлей, сестра, мне еще сметанки в борщ. Все-таки в церковной службе кое-что надо изменить. Хор поет: "Радуйся, веселися". А все слышат: "Радуйся, Василиса". Или в символике: "Нас ради человек…" Так и слышится "насра…" Ну, скажи — ради нас человек, и то уже лучше, по крайней мере, понятнее. Или вот это: "Господи, владыка живота моего". И все смотрят на архиерейский живот. Кто же знает, что на церковно-славянском "живот" — это жизнь.