Голоса с улицы
Шрифт:
Чем дольше Хедли рассматривал фотографию, тем узнаваемее становится образ Теодора Бекхайма. Сначала он напомнил Стюарту Франклина Делано Рузвельта, а затем его собственного отца – высокого и сильного, с низким голосом, каким он его смутно себе представлял. Из-под густых черных бровей вдруг сурово уставился школьный учитель физики, который твердо и уверенно шагал по коридору в длинной белой мантии, развевавшейся за спиной, как у апостола Павла. Этот снимок вызвал у Хедли такое же нервное, неприятное чувство, как и армейские призывные плакаты. Одной половиной сознания он понимал, что это сделано
Странно, что на Хедли так сильно воздействовал человек, которого он никогда не видел живьем и не слышал. Но подобное случалось и раньше. По крайней мере, возникали отдельные похожие чувства. Это-то и было самым странным: все прошлые ощущения слились в одно, будто проповедник соединил в себе всех людей, когда-либо притягивавших Стюарта. К тому же он был уверен, что Бекхайм – негр, а ведь Хедли никогда не нравились негры… Какой-то абсурд. Еще он был убежден, что большинство последовательниц Бекхайма – назойливые болтливые старухи, вроде тех, что жевали беззубыми ртами салат и тапиоковый пудинг в магазине «Здоровое питание». А он терпеть не мог таких старух.
Часы показывали четыре. Сейчас в «Здоровом питании» было почти пусто. Старухи разбежались по конторам и домам. Бетти обреченно убирала с грязной стойки тарелки, сигаретный пепел и полупустые кофейные чашки со скомканными бумажными салфетками. За столиком сидел неряшливый человечек в полосатом костюме и сползающих на нос очках в стальной оправе, с редкими усиками над тонкими губами. Он спокойно черпал ложкой тапиоковый пудинг и читал журнал.
Хедли вошел в «Здоровое питание» и уселся на табурет у стойки, сложив руки на мокрой клеенке.
– Что тебе, Стюарт? – устало спросила Бетти, слабо улыбнувшись.
– Бутылку шипучки и банку вон того сельдерейного экстракта. Чтобы я мог приготовить фосфатный коктейль.
Человек в полосатом костюме отодвинул журнал в сторону.
– Стюарт! – воскликнул он дружелюбным голоском. – Вот те на! Как жизнь?
– Привет, Уэйкфилд, – холодно ответил Хедли.
– Пересаживайся ко мне, – Уэйкфилд радушно махнул ложкой и расплылся в веселой золотозубой улыбке. Хедли безучастно встал и апатично подошел к его столику.
– Я читаю интересную статью о вакцинации, – с гордостью заявил человек, похожий на маленький чернослив. – Автор – Бернард Шоу, великий английский драматург. Возможно, тебя заинтересует.
– Мне пора возвращаться в магазин, – невнятно ответил Хедли. – Как цветочный бизнес?
– Не жалуюсь, – кивнул Уэйкфилд, став вдруг напыщенным и чинным, едва зашла о его цветочном магазине. – Загляни как-нибудь, и я подберу тебе красивую пурпурную гвоздику для петлицы, – он критично осмотрел костюм Хедли. – Хотя к этому костюму, возможно, больше подойдет белая гардения. Пурпурный цвет будет вырываться. Думаю, что-нибудь белое… Да, гардения.
Он наклонился к Хедли и проскрежетал ему на ухо:
– Это все равно что вводить в кровь ребенка мышьяк! Миллиарды мертвых микробов. Их измельчают и вводят ребенку. Зверство!
– Так, Хорас, – устало ответила Бетти, поставив две бутылки на стойку, и опустилась на табурет. – С тебя доллар сорок, Стюарт.
Уэйкфилд схватил запястье Хедли своими тонкими холодными пальцами.
– Знаешь, что вызывает рак? Мясо! Свиной и говяжий жир, особенно свиной. Но труднее всего переваривается бараний. Он застревает в нижней части желудочно-кишечного тракта и разлагается. Иногда комок бараньего жира лежит там неделями, гниет и воняет, – он скривился в отвращении, обнажив золотые зубы; его расширенные глаза возбужденно забегали за очками в стальной оправе. – Человек превращается в свалку мусора. Вонючие груды отбросов и нечистот, а вокруг жужжат мухи и копошатся черви. В свинине живут черви, вызывающие трихинеллез. Они роют ходы в мышцах и расползаются по всему телу. Большие мягкие белые червяки беспрестанно роют ходы… – Он поежился и вернулся к тапиоковому пудингу. – Запомни, Стюарт, – спокойно подытожил Уэйкфилд, старательно зачерпнув последнюю ложку. – Человек есть то, что он ест.
Хедли заплатил за бутылки и вышел из «Здорового питания» под палящее солнце. В голове зашевелилась смутная мысль, которую он вынашивал последние пару недель. Осторожно прижимая к себе бутылки, Стюарт зашагал по тротуару, а затем, потупившись, нырнул в прохладный сумрак магазина телевизоров.
Фергессона окружали посетители у главного прилавка. Олсен, огромный сутулый ремонтный мастер, поднялся из подвала ему на подмогу. Он недовольно искал иглу для приземистой цветной женщины, одновременно отвечая на телефонные звонки. Фергессон метнул бешеный взгляд на Хедли, но тот был полностью сосредоточен на своих бутылках. Он осторожно пронес их через весь магазин и поднялся по узкой лестнице в контору.
За письменным столом сидел молодой Джо Тампини, симпатичный черноволосый итальянец, занимавшийся доставкой. Он как раз надписывал самодельные ценники. Тампини робко улыбнулся, когда Хедли уселся за стол с пишущей машинкой и бережно поставил туда бутылки.
– Что у вас там, мистер Хедли? – с вежливым любопытством спросил Тампини: этот впечатлительный юноша жил одной лишь надеждой, находясь на социальной обочине магазина.
Хедли принялся рыться на столе, заваленном всякой всячиной. Наконец он нашел грязный стакан и открывалку.
– Напиток, – промямлил он в ответ. – А ты думал?
– Можно мне чуть-чуть? – Тампини улыбнулся с легкой завистью, но Хедли быстро отвернулся и проигнорировал его.
– Тебе не понравится, – сказал он. Посреди картотечных ящиков, накладных и счетов, пыльных фотоснимков с обнаженными девицами, карандашей и авторучек, напротив пишущей машинки «рояль», Хедли с величайшими предосторожностями открыл обе бутылки и принялся готовить сельдерейный коктейль.
– Выпейте, – добродушно предложил Хедли Фергессону.