Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах

Мочалова Ольга Алексеевна

ГРЯЗНОТАЯНЬЕ

В то грязнотаянье январское Мир был унижен, хром и стар. Был неуместней трона царского В губах зажженный женский жар. Был стыд и страх, тоска подвальная, Уклончивость русальих снов, Привычкой ставшее отчаянье, Был вдохновенья темный зов. Я тему в тьме искала совести, В дымящем пламени к тебе, В полях, достойных страшной повести, В моей испорченной судьбе — Всю эту быль недостоверную, Где так условна власть и честь, Где рядом с жалостью безмерною Яд сладострастия и лесть — Направить в путь стихом размеренным В

надежде нежных берегов, Чтоб выплыть лебедем уверенным По синей влаге вольных строф!

МОРОЗНАЯ СЕРОСТЬ

В моей мастерской появились этюды мальчишек, Носителей сорного ветра московских дворов. Куда подевать мне грозный излишек Разбойных улыбок и низких лбов? О матери вспомнят они — для загибистой брани.  Им буфер трамвайный — конек-горбунок. Махорка — им пища. И вряд ли кто вправе Сказать полюбовно такому — «сынок». Клеймят преступлением милые, нежные вещи, Сам солнечный свет и само тепло, Морозная серость и дождь бесконечный Соседнее к ним образует пятно. Они покусились на ручку дверную, Посеяли щедро в округе словцо, Переключаясь в систему иную, Напрасно имеют глаза и лицо. Безграмотность их — тысячеверстна. Но, подменяя свистом вздох, Они неспроста, хотя и так просто, Пихаясь, толпятся на грани эпох.

«Жизнь говорит…»

Жизнь говорит: «Встань в ряд Унылых женщин, как вода осенняя. Твой облетелый, выцветший наряд — Тебя самой всецело выраженье. Твоя дорога — тусклый коридор, Надтреснутый каблук по каменному полу. Не сетуй. Покорись. Не спорь. И можешь постараться быть веселой. В таких местах попробуешь найти Ты сострадание попутного народа? Поможет всяк с бесплодного пути Пинком в могилу проводить урода! Пенсионер, кассирша, хулиган — Всех соберу в моей дурной столовой! Всех засосет ползучий мой туман! Всех смертью накормлю не посоленной!»

ИЮНЬ

Дня серая ночь. Отъезд. Сентябрь — в июньском-то воздухе! Докучные ряби сует В погоне за летним отдыхом. Вокзалы. У всех на устах Потертая ругань готовая. Люди в очередях, Ничем никому не новые. Ах, вещи нет такой, Такой исцелительной свежести Перед скопленьем толпы С ее ломовым невежеством! В холодных промокших пальто Больны все мы русской ненужностью, И только пьяный — родной В тисках сердитой недружности. В окне замелькали поля, Домишки железнодорожные, И зацепила тоска Еще острее, острожнее! В проходе калека запел С наглой заученной липкостью, Что шапкой-де птицу поймал, Да не заметил, как выпустил… Сорвался с верхушки мешок, Чуть не закончившись дракою — Ребенок опередил Меня в желании плакать…

ОДНОМУ ИМЕНИ

«Снежно-талый друг Близко — далеко, как весенняя даль».

С такой случилось простотой, Почти что без предупрежденья, Стран в беспрепятственный простор Неслыханное обобщенье! Все затрудненья обойдя, Свет распускается не жаркий. О, как навек вместить в себя Любви воздушные подарки! Нет, не огонь и не вода, И не взволнованное тело — Люблю в любви одно всегда — Что с воздухом имеешь дело! Пилот любви в высокий час Владеет, как никто, пространством. Тем радостнее, возвратясь В

свой прежний дом из легких странствий, Как птица! С жизнью подружась Возможностью светло-безумной, Я с новой силой погружусь В обычай суетный и шумный!

«Я пред тобой не утаю…»

«Мерещится соблазном тело под слоем сладостно-холодным».

Я пред тобой не утаю Насущный, друг мой, свет и хлеб, Не позабытую мечту — Зазывы водяных утех! Оставив совесть берегам, Теряя память в глубине, Приблизить мокрый блеск губам, Скользить, колеблясь на волне! Я пред тобой не утаю, Пускай восторг мой нищ и прост, Пускай я в жизнь не врасту, Но я люблю русалий хвост! О, вольный замысел игры: Спиной лечь к страшным небесам И в ожерелье быстрых брызг Бесчувственною стать скорбям!

«Когда мы изменились, закипая…»

Когда мы изменились, закипая, Единым зрением стал долгий поцелуй, Туманность млечную в пространстве созерцая, Небес пустынных целину. Вот это все. Мы большего не знаем Ни вместе, друг, ни порознь. Одни От встреч до встреч плывем и голодаем, Как небеса пустынны и бедны.

«Так вот и не случилось нам с тобою…»

Так вот и не случилось нам с тобою Уйти от прокаженной тьмы: Заразной нечистью людскою — Разлукой заболели мы. Не удалось, не удалось спасенье Той невесомости начальных встреч, В озерах рядом наши отраженья Не удалось, не удалось сберечь! О, никому — на ветер, на скитанье — Длинно печальные стихи мои. Осенний дождь бессмысленного желанья: Пойми, пойми, пойми, пойми, пойми…

«Время, выветри боль…»

Время, выветри боль, Остуди пыланье, срок! Даль, повернуть позволь Дикий разбег дорог! Уплыла зеленая ветвь По неприветной волне. Палке сухой не расцвесть. Он не вернется ко мне.

«Переименовала свет…»

Переименовала свет, Включила в тесный круг запретов, И отказалась от ответов, В свой безымянный бросив склеп. Так без вести пропала я, Но и без сожаленья тоже. Любовь отметила меня Касанием ни с чем не схожим. Остановился бег минут. С тех пор одно меня волнует: Разбит кувшин, а все бегут, Бегут, бегут и шепчут струи…

«Как скелет сквозь редкую шкуру…»

Как скелет сквозь редкую шкуру, Проглядывает в смене минут Времен колоссальная архитектура, Смерти астрономической институт. Но любовный пыл постоянства Там не разомкнут — В междузвездном пространстве, Как и в ночи московской, тут.

«В трамвае плакать можно…»

В трамвае плакать можно, Мокрые пряча глаза. В трамвае плакать можно, На работе плакать нельзя. На улице плакать можно, Не оглянется никто. На улице плакать можно В воротник пальто. Можно плакать на вокзале — Шляпу на глаза, Чтобы по имени не назвали. На работе плакать нельзя. Не закричав, не охнув, Среди угрожающих дней Отделайся насморком легким В глазах мимолетных людей.