Голоса выжженных земель
Шрифт:
Не реагирую, нет ни сил, ни желания. Если он хотел задеть меня, то попытка не засчитана. Словесная пуля уходит в молоко.
– Меня сбило имя Скульд, Атя назвалась им в начале. Я долго вспоминал, еще дольше соображал… Тупняк мучает не только тебя… Так звали одну из норн в скандинавских мифах.
– Норны? Мне это ничего не говорит.
– Не сомневаюсь, – маркиз врет, мое незнание выводит его из себя. Плевать. – Скандинавские норны – заимствование из греческой мифологии. В оригинале были мойры! Про них, надеюсь, слышал?
Норны, мойры, мифология – я далек от бессмысленных для выживания материй. А может, и правда отупел.
Шизоид
– Три мойры, три богини судьбы: Клото, Лахезис и Атропос. Ничего не напоминает?
Атя, тебе определенно не везет с именами…
– Мы заночевали у древнегреческих мойр? В гостях у страшной сказки? Ты – настоящий псих.
Зул игнорирует меня:
– Клото – прядущая нить. Настоящее. Лахезис – определяющая длину нити. Прошлое. Атропос – неотвратимая, перерезающая нить. Будущее!
– Ты знаешь, мой умалишенный друг, я верю в оживших динозавров по кличке Зверь, верю в Пояс Щорса, верю в Хозяйку Медной горы, но в богинь, переехавших в Пермятчину на ПМЖ, – не очень. Урал слишком суров для изнеженных хорошим климатом Олимпийцев… К тому же куклы – это уже из культа вуду. Вуду-мойры – слишком сложно для такого тупого существа, как я.
– У Ати есть еще одно имя, римское. Морта. Мне жаль, солдатик. Правда, жаль.
На тент палатки ложится запоздалый в этом – тридцать третьем – году снег. Первые снежинки нерешительно зависают в воздухе перед тем, как атаковать утопленную в радиоактивной пыли землю. Снег – это красиво. Снег – это обновление и очищение. Знать бы, перед чем…
Снежинки липнут к светофильтру и превращаются в талую воду. Слезинками стекают куда-то вниз… Хочу обернуться, еще раз увидеть самый нелепый храм на этой планете. Забегаловка-заправка-скворечник. Нельзя. Не-на-до.
Я – отмеченный Смертью. Она была нежна со мной.
Наверное, я забыл о холоде. С каждыми пройденным на запад километром температура опускается все ниже. Солнце прячется за снежными тучами, и в наступившем полумраке мы с любопытством рассматриваем окрестности – ночью они укрыты тьмой, днем же обычно нестерпимый свет взбесившейся звезды превращает все в белесое бесформенное пятно.
Я часто ездил этой дорогой раньше, путь до Перми занимал четыре часа и равнялся тремстам пятидесяти километрам. Вряд ли с расстоянием что-нибудь случилось (хотя этот мир изменился слишком сильно, чтобы верить в константы), но все остальное… После Храма говорить о времени я попросту боюсь, но пейзаж сравнить вполне в состоянии. До Катастрофы он не отличался особенным разнообразием: обширные поля, густые леса, реки под мостами, редкие населенные пункты вдоль трассы. Что еще? Заправки, кафешки, стоянки грузовиков и нечто унылое, обозначаемое нерусским термином «мотель». Тогда все вокруг проносилось на запрещенных ста двадцати км/ч (больше нельзя, пермские гаишники особо разогнаться не давали, а меньше – глупо) и глаз не успевал зацепиться за редкие достопримечательности. Сейчас скорость позволяет оценить местность во всех подробностях – видимый радиус не слишком велик из-за плотного и все усиливающегося снега, но и того, что удается выхватить взглядом, хватает для незабываемых впечатлений. Больше всего пугает лес, от прежних деревьев не осталось ничего, стройные великаны уступили место низкорослым
К счастью, никто из наблюдателей не выбирается на разбитую, проросшую темным мхом дорогу. Мы на трассе совершенно одни: ни брошенных машин, ни охотящихся животных, никого. Мертвая река не терпит чужаков на своей территории!
Значит, мы уже свои для нее? Не стоит обманываться, свой только Зверь, а мы пассажиры с временным допуском в святая святых. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.
– Зул, у нас есть теплые вещи?
Я вышел в поход со своим противогазом и «калашом», Мастер Вит не оставил времени для сборов. Надеюсь, у маркиза оно было.
Так и есть, неразговорчивый в последние часы компаньон жестом приглашает меня в палатку – тент уже совсем просел под снегом, нужно срочно очистить «крышу»! – и указывает на один из многочисленных рюкзаков.
Утепляюсь, чем Мастер Вит послал, – короткая дубленая куртка и вязаная шапочка – на первых порах достаточно.
– Тебе нужно написать отчет Витасу, – неохотно, сквозь зубы цедит шизоид.
– Ты специально ждал, пока я оденусь для улицы?! – вид снаружи, конечно, неказистый, но все лучше, чем страдать нелюбимым эпистолярным жанром в палаточной неволе. – Как я отправлю это гребаное послание?
– Отправлять – моя обязанность, – в руках Зулука карандаш и листок сероватой бумаги. – Твоя – писать.
Грызу кончик карандаша, пальцами мну тонкий листок. Не уверен, умею ли я еще писать, – не самое востребованное умение в последние десятилетия.
«Уважаемый Мастер Вит! Во первых строках своего письма…»
Как там дальше в оригинале? Довоенная жизнь аккуратно, килобайт за килобайтом стирается из моей памяти, многого уже не помню и никогда уже не вспомню. Обидно.
Прошу у Люка стирательную резинку и оставляю только «Уважаемого Мастера Вита». В дальнейшем зависаю на долгих полчаса, безрезультатно соображая, как изложить куцым печатными словом все то, что произошло с нами с момента выхода из Пояса. Один Храм чего стоит! Как описать то, что кажется на следующее утро абсолютным бредом и мороком?!
Три богини под окном
Пряли поздно вечерком…
Классик все верно сказал, ни слова не соврал! Эх, вдарить бы мощным пятистопным ямбом по умственному бездорожью, да нет соответствующего дара.
Глава 10
Возмещение морального ущерба
Таможенников на посту было четверо. Ухмыляющиеся, самодовольные. Самый самодовольный и самый цветущий – знакомый обиженный.
– Рад вновь видеть вас, Людмила Валерьевна, на гостеприимной станции Лесопарковая, – поганая улыбка, не предвещающая Летиции ничего хорошего, расползалась чуть ли не до самых ушей. – В прошлый раз вы забыли оплатить пошлину за проход, необходимо погасить долг, а также набежавшую с того времени пеню.