Голова королевы. Том 2
Шрифт:
— Что же?
— Пусть это будет моей тайной. Я буду ответственным перед вами во всех своих действиях, но если вы познакомитесь заранее с моим замыслом, вся ответственность падет на вас. Дайте мне только полномочия, достаточные для исполнения задуманного плана.
— Каких же полномочий хочешь ты?
Ваше письмо к леди Лейстер. В нем вы предложите следовать моим указаниям, если окажется необходимым внезапно изменить местожительство, затем вы уполномочите назначать и смещать служащих графства, призывать всадников и давать им приказания, в которых я обязан отчетом только вам, ваше сиятельство.
— Все это я охотно доверю тебе. Но когда же ты надеешься окончательно покончить со всем этим так, чтобы я мог не опасаться за свое будущее?
— В тот день, когда вы предложите королеве к подписи бумагу с декретом об изгнании всех, кто добровольно не согласится верить на слово вашей чести.
— Это было бы лучшим средством, но потребуются уважительные основания, иначе королева не подпишет указа. Наконец, кто знает, вдруг какой-либо удачный поворот дела избавит нас от всяких забот. Если, например, королева выйдет замуж…
— Или вдруг умрет ваша супруга…
— Кингтон! — вздрогнув вскрикнул Лейстер, и его лицо побледнело. — Горе тому, кто будет виноват в смерти моей жены! Даже если он станет искать защиты у самого трона Елизаветы, я убью его!
— Вот поэтому-то я и просил разрешения в случае необходимости отправить миледи из Кэнмор-Кастла.
Подозрение Лейстера улеглось, он подошел к письменному столу, чтобы написать письмо Филли и доверенность Кингтону.
Через два часа Кингтон был уже в седле и скакал, сопровождаемый одним только Томасом Пельдрамом по направлению к Кэнмор-Кастлу, а граф Лейстер выбрал самое изящное платье, чтобы предстать перед королевой Елизаветой.
Глава шестнадцатая
В БУДУАРЕ КОРОЛЕВЫ
Екатерина Медичи счастливо покончила с первой гражданской войной и теперь искала союза с Елизаветой, чтобы лишить гугенотов их покровительницы. Французскому послу де Фуа было поручено передать королеве послание, в котором Екатерина просила руки Елизаветы для своего сына, французского короля Карла IX. Елизавета несколько раз менялась в лице во время чтения этого письма. Видно было, что она и польщена, и смущена, наконец она ответила, что предложение такой чести переполняет ее любовью и уважением к вдовствующей французской королеве, но, очевидно, последняя плохо осведомлена относительно ее, Елизаветы, возраста. Она слишком стара для такого юного короля, как Карл IX, и он может пренебречь ею, как король испанский пренебрег ее покойной сестрой Марией.
Де Фуа пытался переубедить королеву и склонял ее советников в пользу этого брака, но против этого выступил испанский посланник де Сильва.
— Ваше величество, — спросил он однажды, — говорят, будто вы собираетесь выйти замуж за французского короля?
Елизавета рассмеялась и, опустив голову, ответила:
— Теперь как раз пост, поэтому я готова исповедаться вам. Относительно моего брака ведутся переговоры с королями Франции, Швеции и Дании. Из числа неженатых государей остается один только испанский инфант, который еще не удостоил меня чести просить моей руки.
— Ваше величество, мой повелитель уверен, что вы не желаете выходить замуж вообще, раз вы отклонили предложение его, величайшего государя христианского мира, хотя, как вы сами изволили уверять, вы и были лично расположены к нему.
— О, это не совсем так, — уклончиво возразила Елизавета. — В то время я менее думала о замужестве, чем теперь. Мне надоедают с этим, и я по временам почтя готова решиться на подобный шаг, чтобы избавиться от тех сплетен, которым подвергается женщина, не желающая выходить замуж. Уверяют, будто мое намерение не выходить замуж является следствием физического недостатка, а некоторые идут еще далее и приписывают мне очень плохие побуждения. Так, например, уверяют, будто я потому не хочу выходить замуж, что люблю графа Лейстера, а за него не хочу выйти потому, что он — мой подданный. Другие же считают, что я просто не уверена в крепости своего чувства. Всех языков не свяжешь, но истина когда-нибудь выплывет на свет, и вы, равно как и другие, узнаете, что именно руководит мной.
И с тех пор стало известно всем, что она хоть и шутя, но все-таки открыто призналась в своем расположении к графу Лейстеру. А французский посол, получив отрицательный ответ, стал поддерживать Лейстера, чтобы не допустить сближения Елизаветы с Испанией.
Прошли месяцы с тех пор, как Елизавета побудила Лейстера начать борьбу за ее руку и сердце, но ни разу еще она не давала ему случая быть с нею наедине. А между тем он был признанным фаворитом и занимал высшие придворные должности. Никто и не подозревал, что в часы кратких отлучек, когда Лейстер покидал Лондон под предлогом охоты или частных дел он наслаждался в объятиях любимой жены. Все ожидали, что рано или поздно королева объявит о том, что ее выбор пал на Лейстера, поэтому высшие чины и знатнейшие дворяне королевства окружали его лестью и почетом, хотя втайне и завидовали росту его влияния. А Дэдлей действительно становился тем более влиятельным, чем более старался делать вид, будто политические вопросы совершенно не интересуют его. Он понял, что несмотря на всю остроту и величие своего ума, Елизавета подозрительно относилась к тому, кто не умел давать ей советы так, чтобы ей казалось, будто бы она сама додумалась до этого, и, конечно, отлично использовал это для укрепления своей власти.
С каждым днем Лейстер чувствовал себя все тверже и тверже. Казалось, что его тайна соблюдается великолепно. Сэррей боролся в Шотландии против партии Мюррея, поддерживаемой Елизаветой, так что считался чуть ли не врагом Англии. Вальтер Брай отправился во Францию, и о нем не было ни слуху, ни духу. Священник, венчавший Лейстера, был отправлен в дальнюю провинцию и посажен на отличный приход, за что поклялся хранить молчание. На Ламберта же можно было смело положиться. Словом, Лейстеру пока нечего было бояться.
Королева Елизавета дала ему однажды какое-то маловажное поручение, он явился, чтобы доложить ей о результатах, и был уверен встретить у нее лорда Бэрлея. Даже и тогда, когда маршал сообщил ему, что королева одна, он был далек от мысли, что приближается решительный момент, — ведь в последнее время Елизавета с большой ясностью и определенностью указала ему на границы его поклонения.
В своем голубом будуаре королева сидела на диване и казалась настолько погруженной в чтение, что даже не заметила появления Дэдлея, хотя ей только что было доложено о нем. На ней было легкое платье, плотно облегавшее ее тело и прекрасно обрисовывавшее ее благородные, роскошные формы. Лицо ее чуть-чуть порозовело, прелестная шея изящно белела в облаках легкого газа, под бархатом одежды вздымалась девственная грудь, а нежная белая ручка шаловливо играла золотистыми локонами, тогда как локоть слегка опирался на поверхность стола. Маленькие ноги покоились на мягкой скамеечке, и из-под юбки, словно любопытствуя, выглядывали кончики атласных туфель. Прошло несколько минут, пока она подняла голову и взглянула на почтительно ждавшего у дверей графа. Однако Лейстер либо действительно замечтался в созерцании ее образа, либо был достаточно искусным царедворцем, чтобы притворно изобразить это, во всяком случае он не заметил взгляда королевы, как будто бы весь ушел в созерцание.
— Это — вы, лорд Дэдлей? — улыбаясь, спросила она. — Я заставила вас ждать!…
Он вздрогнул, словно просыпаясь от сладких грез, и ответил:
— Ваше величество, на момент я был далеко от земли…
— Что же вознесло вас на небо?
— Я представил себе, будто я — душа скамейки, на которую опирается ваша ножка, она поддерживает вас, хотя вы даже и не замечаете ее, а все-таки ее бархат осмеливается прикасаться к вам. Она служит вам, и, если бы вдруг ее не оказалось здесь, вы почувствовали бы ее отсутствие, ваша ножка невольно стала бы искать ее, притянула бы к себе и прижала бы, чтобы удержать.