Голова Медузы Горгоны
Шрифт:
— Довольно! — приказал Запольский. — Рассказывайте!
— Я шел от одной артистки. Знаете, старая любовь…
— Фамилия, адрес?
— И это тоже? Пощадите честь этой женщины.
— Итак, адрес?
Ищенко назвал фамилию певички, у которой провел ночь. Запольский распорядился срочно проверить.
— И все же, как вы попали во двор Зуйко? Следствие учтет ваше чистосердечное признание. Что вы делали там? — спросила Соколова.
Задержанный покраснел, заерзал на стуле и тихо выдохнул:
— Мочился, мадам…
Теперь смутилась Соколова, а Запольский звонко захохотал. Впервые за все эти напряженные дни. Он смеялся над нелепейшей ситуацией, в которую попал Ищенко. А тот, виновато улыбаясь, вытирал с лысины бисеринки пота.
Вскоре прибыл чекист, который проверял адрес певички.
— Все верно, был у нее, — подтвердил он.
— Ладно, — в последний раз улыбнулся Запольский, — распишитесь под протоколом, гражданин, и ступайте домой. Мы учли чрезвычайные обстоятельства, при которых вы были задержаны.
— Спасибо, гражданин начальник, спасибо, — хозяин шашлычной быстро поставил подпись и слегка поклонился Соколовой: — Простите, мадам…
— Я советую не задерживаться вам в чека, — прервала его та.
— Да, да! Вы, безусловно, правы. — И Ищенко пулей вылетел из кабинета.
Утром из разведки вернулся с разъездом казаков Скиба, правая рука Конаря. На крыльце уже сидели сотники, и он вяло докладывал атаману, зевая после бессонной ночи.
— Нету их близко. Разве что под Орловским хутором с три десятка милиции. Так, мелочь… Винтовочки… В хутор боятся залезать. Третий день сидят возле, портянки сушат.
— Точно узнал? — спросил Конарь.
— А то! Взяли там одного хохла. Подтверждает. Тридцать, говорит, их. Ну, мы его, чтобы шуму не подымал, тово… — Скиба ощерился, обнажив желтые, по-крысиному загнутые внутрь, передние зубы. — Вот бы их накрыть! Поди, окочурятся со страху…
— Пошто бы, правда, не взять? — поддержал его Мавлюта. — Все одно по пути. Дозволь-ка моим хлопцам размяться, пока вы тут собираетесь.
«Успел ли связной, готовы ли к встрече?» — лихорадочно думал Яков.
Конарь кивнул Мавлюте утвердительно, и тот хлопнул Гетманова по плечу:
— Вот и для тебя дело нашлось, языкатый! Погляжу, какой ты в бою! Или только языком рубишь?
Яков поймал одобрительный взгляд Конаря, ухмылки сотников и вспыхнул:
— Чего вяжешься? Самого не мешало бы глянуть, так ли ты уж смел!
…Сотня собралась быстро. Яков не мог не заметить, что Мавлюта хорошо знал свое дело. Четко отдал приказ, выслал вперед дозор. И вскоре сотня на рысях покинула стоянку.
Они проделали уже немалый путь, а вокруг стояла тишина. Дозор не возвращался, а впереди, от Орловского, так и не раздалось ни единого выстрела.
Учебный взвод отдельного Терского дивизиона, вступивший в бой с бандой Конаря под станцией Курской.
«Не успели, — волновался Яков. — Или уже отошли к Курской? В чем дело? Ведь дозор уже на хуторе».
Показались первые постройки. Мавлюта ехал рядом и ехидно улыбался, заметив волнение Якова.
— Как, браток, штаны?
— Отвяжись, репей! За своими пригляди!
Они препирались, а мимо уже плыли хаты, сады: сотня вошла в хутор. Вокруг ни души. Ничто не свидетельствовало о засаде, и Яков уже начал успокаиваться, как вдруг хлопнул выстрел.
Мавлюта схватился за грудь, судорожно ловя ртом воздух, но испуганный конь шарахнулся в сторону, и бандит рухнул с седла в дорожную пыль. Словно по команде со всех сторон хутора — с чердаков, из окон домов, садов — затрещали выстрелы. Захлебывались пулеметы, хлопали винтовки. Дважды в самой гуще сотни гулко рванули гранаты, вздыбив коней и разметав всадников. Бандиты смешались, кинулись в стороны. Они сшибались друг с другом, натыкались на меткие выстрелы и падали, падали под копыта обезумевших лошадей.
Яков пригнулся к холке и дал шпоры. Конь с места перемахнул плетень и понес Гетманова среди ветвистых черешен. Ветки больно хлестали по лицу. Одна из них, острая, крепкая, ткнулась в щеку, и по лицу побежала горячая струйка крови. Яков не сдерживал коня. Он еще сильнее посылал его шенкелем вперед, к светлой кромке сада, за которой раскинулась голая степь.
На одно мгновение увидел у плетня милиционера, который торопился развернуть ему вслед пулемет, но мелькнула знакомая фигура связного и оттуда донесся окрик: «Стой! Стой! Не стрелять!»
Вот и степь. Наконец-то! А в хуторе все еще гремели выстрелы.
«Ну, и молодец! Ай да черт косолапый! Надо же, и меня провел! Ангел-хранитель!» Якову вдруг захотелось озорно заулюлюкать и громко засвистеть вслед улепетывающим бандитам.
Версты три нес его галопом разгоряченный конь. Вокруг начался мелкий кустарник, и люди, опомнившись от бешеной скачки, пряча друг от друга глаза, сворачивали к дороге и присоединялись к Якову. Он осмотрелся: десятка три, не больше. Это все, что осталось от сотни Мавлюты.
А следствие продолжалось. Словно в калейдоскопе мелькали перед чекистами десятки лиц. И с каждым надо было разобраться досконально, среди маленьких уловок и больших хитростей многих людей найти и выделить главное, то единственное, что зовется истиной. С огромным напряжением работали чекисты в эти дни. Круглые сутки шло следствие. Среди арестованных были и те, кто всю жизнь посвятил борьбе против рабочей власти, и те, кто поддался чужому влиянию. И если последние заговорили сразу, то главари по-прежнему продолжали путать следы.