Голова Медузы Горгоны
Шрифт:
— Куда ушли? — спросил Якова казак, скакавший рядом с ним.
Гетманов махнул клинком в противоположную сторону.
— Догоняйте! Они без оружия. А я к Конарю.
Всадники исчезли в темноте, а Яков, повернув коня, скользнул мимо покосившейся мазанки, выскочил в степь и дал коню волю.
Сердито выл холодный ветер. Сильными порывами обрушивался он на одиноко стоявшего человека, рвал полы его шинели и, казалось, хотел сбросить с высокой скалы в серую мутную воду.
Шестые сутки томился полковник Лукоянов в небольшом кабардинском ауле, что прилип к крутому скалистому берегу холодного Баксана. Шестые сутки он слушал несмолкаемый грозный гул.
Неделю назад старый Мутакай, который еще при царе делил с Лавровым все тяготы армейской жизни, заявил, что нужно ждать десять дней, и потом на все вопросы полковника упрямо и немногословно отвечал:
— Горы сами скажут…
Княгиня Муратова сначала терпеливо и безразлично ждала перехода. Она знала от Лукоянова, что должен приехать человек от Лаврова и привезти им документы и деньги. Но человека все не было, и княгиня, заскучав, тоже стала спрашивать старого Мутакая, когда же откроется перевал.
— С горами шутить хочешь, женщина? — сердито обрывал ее старик. — Даже джигит не отважится идти на Донгуз-Орунбаши! А ты хочешь с орлом сравниться? Только один старый ишак Мутакай мог согласиться идти в горы в такую пору. Когда идти, он лучше тебя разберется. Горы ему подскажут…
И Мутакай терпеливо слушал горы. Наконец, он заявил Лукоянову:
— Однако, через два дня пойдем. Ветер силу теряет. Три дня солнце будет. Успеем, думаю. Старый Орунбаши пропустит… — Мы-то пройдем, — подумав, продолжал он, — а как женщина будет идти? Зачем ей уходить? Только кукушка бросает родное гнездо.
Лукоянов пытался остановить его, но Мутакай снова надоедно забормотал:
— Мутакай век прожил, жизнь знает. А ты ее начинаешь, джигит. Твое дело другое. Ты воин. А женщина зачем идет? Как Родину бросит? Как жить без нее будет? Жалеть будешь! Сильно жалеть будешь, женщина!
Муратова молчала. В последние дни ее неотвязно преследовала мысль, что стоит она на краю бездны, безропотно подчиняясь своей взбалмошной судьбе.
Она первой услыхала рано утром цокот копыт и разбудила полковника:
— Сергей Александрович! Кто-то едет…
Лукоянов быстро вскочил, накинул на плечи шинель.
— Не волнуйтесь, Нина. Это, наверное, от Лаврова. Вы отдыхайте, на дворе очень прохладно. А я пойду проверю.
Лукоянов сунул в карман шинели маузер и вышел из сакли.
За стеной привязывал в затишке коня мужчина в тяжелой бурке. Полковник осторожно приблизился к нему. Увидев знакомое лицо, воскликнул:
— Наконец-то! — И протянул руки. — Здравствуй, Яков Арнольдович, здравствуй, дружище ты мой! Успел-таки!
— Здравствуй, Саша… Сергей Александрович!
Они крепко обнялись, прошли за угол и присели на широком плоском камне.
— Не знаю, как тебя и называть теперь, — смущенно пробормотал Бухбанд, заглядывая в светившиеся глаза Степового-Лукоянова.
— А все равно. От имени своего отвык. И привыкать ни к чему, — он махнул рукой в сторону гор, — оно не пригодится. Да и Степовой сегодня кончился. Прими вот мое последнее сообщение. Тут некоторые явки Лаврова в Нальчике… Остальное — сами…
Он достал серебряный портсигар и, раскрыв, протянул его Бухбанду, придерживая часть папирос рукой. Яков Арнольдович взял две крайние, одну положил в карман, другую зажал в зубах, тщетно пытаясь прикурить на ветру. Степовой с улыбкой наблюдал за ним. Потом чиркнул спичкой и поднес к лицу Бухбанда стиснутый в ладонях огонек:
— Плохой из тебя курильщик, Яков Арнольдович. Прямо скажем, подозрительный, — и он весело расхохотался.
Бухбанд обеспокоенно оглянулся. Степовой оборвал смех и сказал:
— Здесь нам опасаться нечего. Мутакай, наш проводник, ушел проверить тропу, спутница моя как будто уснула снова. Поэтому поговорим о деле. Задание мне ясно: планы и практические дела белогвардейщины, срыв их, разложение ядра. Как связь?
— Связь дам. Только прежде скажи мне, Саша, ты твердо решил брать с собой эту женщину? Может быть, лучше все-таки идти одному? Дорога дальняя, не будет ли княгиня обузой?
— Наоборот, — горячо возразил Степовой. — Нина убережет меня от чрезмерного любопытства бывших коллег. Разве не странно, что из всех офицеров, заброшенных в нашей группе, вернулся только Лукоянов? Нина может подтвердить, что ее новый друг активно боролся с Советами, но волею судеб ему не дано было выпить на брудершафт с желанной победой. К тому же, как выяснилось, у княгини есть связи на той стороне, только из-за Городецкого она не эмигрировала сразу. Думаю, что ее знакомства тоже будут мне на пользу.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Бухбанд. — А теперь запомни…
Он стал медленно называть чужие города, адреса, фамилии. Степовой откинулся к стене и, закрыв глаза, повторял их шепотом.
Потом оба посидели несколько минут молча, тесно прижавшись к друг другу плечами. Бухбанд шепнул: «Мне пора», и они рывком поднялись.
— До свиданья, Саша, дорогой наш Степовой. Знай, что все мы тебя помним и ждем. А на прощанье я от имени всех наших поздравлю тебя: за особые заслуги перед Республикой ты представлен к высокой награде — ордену Красного Знамени. — Бухбанд крепко обнял и поцеловал Степового.
На заседании коллегии губчека план захвата Лаврова, предложенный Бухбандом, был одобрен. Оставалось только подготовить оперативную группу.
Вернувшись к себе в кабинет, Яков Арнольдович достал из сейфа аккуратную папку, раскрыл ее и задумался. Здесь были собраны все документы, касающиеся Степового: от первой справки начальника оперативного отдела о встрече сотрудника чека до последнего сообщения Степового о нальчикском логове Лаврова. Только этот последний документ был еще на папиросной бумаге. Все остальные сообщения, справки тщательно переписаны рукой Бухбанда, пронумерованы и подшиты. Яков Арнольдович перелистал дело, внимательно вчитываясь в каждую страничку. Затем составил справку о последнем сообщении, подшил ее к остальным документам и, чиркнув своей старой зажигалкой, поднес к пламени трепетный листочек.