Голова Медузы Горгоны
Шрифт:
Папиросная бумага вспыхнула вмиг, и через секунду на ладонь упали теплые лепестки пепла. Бухбанд смял их, растер пальцами, сдунул пыльцу и тихо прошептал:
— Так-то вот, Саша…
Снова аккуратно завязал тесемки папки и своим четким почерком вывел на ней:
«Отчет о работе сотрудника ВЧК Степового в период с 1920 по 1921 год».
И добавил вверху справа:
«Председателю ВЧК. Лично. Канцелярии не вскрывать».
Вложил папку в большой конверт, запечатал его и надписал карандашом:
«Москва. Большая Лубянка».
Затем вызвал к себе Моносова. Познакомил его с общим планом операции и подчеркнул:
— Лавров хитер и коварен, взять его будет потруднее, чем Пономаренко. Но подход к нему уже найден.
Бухбанд подошел к карте, обвел карандашом круг, куда вошли Черек, гора Издара, Чегем и его водопады:
— Где-то в этом районе оперирует полковник Агоев. Лавров пока на переговоры с ним не вышел. Он намерен сначала скомплектовать свою банду. Уже создал штаб ее. Он находится в двадцати семи верстах от Нальчика. — Карандаш снова скользнул по карте. — По сведениям, штаб состоит из трех осетин и двух турков. У них два пулемета системы Люйса, похищенные из управления милиции. В штаб Лавров направляет бывших офицеров и другой контрреволюционный элемент. Твоя задача: с группой товарищей проникнуть в штаб под видом агентов полковника Агоева и войти в доверие приближенных к Лаврову людей. Конечная цель: добиться встречи с самим полковником для координации действий против Советской власти. К сожалению, квартира, где скрывается Лавров, нам неизвестна. Поэтому действовать нужно очень осторожно. Моносов кивнул.
— И еще, — добавил Бухбанд. — Лавров располагает широкой сетью своих шпионов. В том числе и в местной чека. Поэтому приказываю действовать самостоятельно, на свой страх и риск. На связь с нальчикской чека не выходить. Другая наша группа займется ликвидацией всей банды. Адреса конспиративных квартир большинства лавровцев в Нальчике мы знаем. Необходимы лишь четкость и согласованность действий. Об этом и договоримся сейчас. Минут через… — Бухбанд взглянул на часы, — да, минут через пять начнется совещание всех участников операции. Сразу и познакомитесь со всеми членами оперативной группы.
Едва Бухбанд закончил говорить, как в комнату стали заходить чекисты. Многих Моносов знал, но были и незнакомые. Он догадался, что это прибывшие из других мест товарищи, о которых упоминал начальник оперативного отдела. Среди них совсем молоденький парнишка, лет девятнадцати, из Дагчека. Именно его рекомендовал Бухбанд в группу Моносова за отличное знание Кабарды, редкостную находчивость и бесстрашие, которыми парень отличился во многих операциях.
Все места у двери были заняты, и вошедшие последними нерешительно остановились у порога.
— Проходите, товарищи, — пригласил Яков Арнольдович, кивнув на стулья у окна, и начал совещание.
Гетманов догнал недавних пленников уже под Эдиссеей. Заслышав конский топот за своей спиной, милиционеры пустили было рысью. Но Ульяна, приглядевшись, узнала в одиноком всаднике своего спасителя и придержала коня.
Начинался рассвет. Подпоясанная алым кушаком зари, степь тихонько выдыхала некрепкий парной туман, и он стелился рваным покрывалом меж холмов. Брызнули первые лучи солнца, и, словно отсвет их, заиграл на щеках девчонки яркий румянец, когда подъехал к ним широкоплечий парень в кубанке. На мгновение взгляды их встретились. Девушка тут же опустила глаза, но свет их еще долго ласкал загрубевшее в битвах и невзгодах сердце чекиста.
Яков не мог понять, что произошло. Только степь вдруг стала такой яркой, что ему пришлось зажмуриться. А сердце застучало гулко и радостно. Куда девалась его уверенность! Язык сделался неповоротливым, оробел казак, притих, только глазом косит в сторону.
И девчонка молчит, зардевшись, лишь стыдливо придерживает на груди разорванное бандитом платье.
Опомнился Яков: «Что же это я! Ведь холодно…» Быстро снял черкеску и неуклюже набросил ее на плечи девушки. Та попыталась было возразить, но Яков широко улыбнулся и ласково потребовал:
— Бери, чего там! Согрейся хоть!
Она благодарно кивнула, закуталась поплотнее.
Несколько минут ехали молча. Милиционеры скакали чуть впереди, изредка оглядываясь и понимающе улыбаясь.
Чуть охрипшим от волнения голосом Яков несмело спросил:
— Ульяной, что ль, зовут тебя?
— Ульяной, — просто ответила девушка, и снова полыхнуло из-под черных ресниц струящееся пламя.
— А правда, что ты дочь священника? — и Яков смущенно улыбнулся.
— Та правда ж, — ответила на его улыбку Ульяна. — Только никакой он теперь не священник. Расстригли батяню за безверие. Он вот и мне в комсомол разрешил поступать. Хороший он у меня, только пьет очень. А люди злые, не любят его за то, что «господа предал». А где он господь-то, когда вокруг такое творится…
— А мать твоя где?
— Маму не помню, она умерла, когда я еще маленькой была…
— А-а-а… — только и мог сказать Яков.
Подъезжали уже к первым хатам. Лениво брехали собаки, хозяйки выгоняли коров со двора. Ульяна вдруг застеснялась, сняла черкеску, стряхнула с нее дорожную пыль и протянула Якову:
— Я лучше так. Увидят ведь…
Гетманов понял, протянул руку и, забирая одежду, слегка прикоснулся к пальцам девушки. Ульяна вспыхнула вся и закусила губу. В глазах ее неожиданно блеснули слезы. Девушка быстро отвернулась.
— Ты… чего? — растерянно спросил Яков.
— Ничего, — Ульяна ладошкой, как-то совсем по-детски смахнула набежавшую слезу и насупилась.
— Я, что ль, чем обидел тебя? — допытывался Яков.
— Нет, так… — попыталась девушка за беззаботной усмешкой скрыть охватившую ее печаль.
Но это не удалось ей. Гетманов видел, как переменилась Ульяна в несколько минут, словно сжалась в тугой комочек. Так пугливый степной зверек настораживается, почуяв опасность. Слез уже не было, только губы стали жестче, да пролегла меж бровей упрямая складка.
— Мне тут все одно не жить! Засмеют… С мужиками, мол, была… — Ульяна криво усмехнулась. — Ух, и злющие у нас бабы!
— Неужто страшней бандитов Конаря? — улыбнулся Яков.
— А ты не смейся, — губы Ульяны дрогнули. — Правду говорю, житья не будет.