Голова Медузы Горгоны
Шрифт:
— Вот тут и погутарим, ваше благородие! Подыми-ка руки! — сказал старший и прикрыл дверь. — Обыскать !
Молоденький белобрысый милиционер поставил в угол винтовку и дотронулся до кармана.
— Вона-а! — удивленно воскликнул он и вытащил пистолет.
— Тэк-с! — удовлетворенно произнес старший и сунул пистолет в карман галифе. — Поройся-ка еще…
Белобрысый протянул ему несколько исписанных бумажек, взял винтовку и отошел в сторону.
— Тэк-с! Это потом почитаем.
— Пистолет для защиты! От бандитов! — воскликнула Муратова.
— Молчала бы лучше, — прицыкнул на нее старший. — У самой-то чего в карманах?
Приняв его вопрос за команду, белобрысый помощник провел руками по карманам пальто Муратовой.
— Наглец! Как вы смеете! Перед вами женщина!
— А ты не ори здеся, — заявил старший.
— Может быть, мне прикажете раздеться? — гневно воскликнула она.
Белобрысый хмыкнул:
— А не мешало бы, Егорыч, а?
Но старший сунул ему под нос огромный кулачище и отрезал:
— Сопляк! Чего несешь? — И, повернувшись ко второму помощнику, распорядился:
— В общем, так. Ты, Сашок, постереги тута их благородия, пока мы с Ванькой закончим. Да смотри! Господин Городецкий — дюже прыткий офицерик…
Он с белобрысым вышел, а конвоир прикрыл дверь, поглядывая сквозь небольшое дверное оконце из тамбура на арестованных.
— Что же теперь, Жорж? — тихо спросила Муратова.
— Сумеешь прыгнуть? — прошептал Городецкий. — Ведь еле ползет!
Она выразительно посмотрела на конвоира, и когда тот отвернулся, быстро протянула Городецкому муфту.
— Помоги тебе бог!
В руке капитана блеснула вороненая сталь маленького дамского браунинга.
— Услышат выстрел, — прошептал Городецкий.
— Решайся…
Конвоир снова взглянул в оконце, но в этот миг офицер всей тяжестью тела ударил в дверь. Та распахнулась, оттолкнув милиционера. Городецкий кинулся к нему, смял, схватил за горло, но парень, упершись ногами в стену тамбура, выворачивался. Чувствуя, что ему не сладить, Городецкий обернулся к Муратовой и зло крикнул:
— Прыгай! Ну!
Женщина выскользнула в тамбур, открыла дверь и, энергично оттолкнувшись, прыгнула под откос.
Парень сорвал с горла руку офицера, крепко сжал ее в запястье, но подняться не мог. Они горячо дышали в лицо друг другу, а поезд внезапно рванул и стал набирать скорость.
Городецкий выпростал руку с браунингом, второпях взмахнул ею и ткнул рукоятью в бок конвоира. Освободившись, приподнялся и метнулся из вагона.
Он упал под откос, больно ударившись плечом, но сразу же вскочил и побежал к видневшейся вдалеке Муратовой.
А когда оглянулся, то увидел, как из болтающегося хвоста вагона выпрыгнул конвоир.
Городецкий прислонился к телеграфному столбу и взвел курок. Парень бежал к нему, держа винтовку наперевес.
— Стой! — кричал он, задыхаясь. — Стой, стрелять буду!
Городецкий прицелился. Но конвоир вдруг вскинул винтовку, и пуля, отщепив полоску столба, ударила в руку.
Офицер оцепенел, а конвоир снова побежал к нему.
Тогда Городецкий, не целясь, выстрелил раз, другой, третий…
Парень словно споткнулся, по инерции пробежал еще несколько шагов и, неловко согнувшись, лицом вниз упал на пологий откос.
Тишина и покой никогда не покидали южную слободку Кисловодска. И к нашествию белых, и к приходу красных она была одинаково равнодушна. Ее размеренная жизнь нарушалась лишь с наступлением нового курортного сезона: в поисках интимных наслаждений сюда устремлялась пестрая толпа приезжих.
Перед самым уходом белых на одном из заброшенных неказистых домишек появилась аляповатая вывеска. Слободку это совершенно не заинтересовало. Соседи знали, что в развалюхе поселился сапожных дел мастер, старый бобыль по фамилии Волков. Но дел с ним не водили, разве приносили изредка на починку свою ветхую обувку.
Бобыль с утра уходил в город на поиски заказов и возвращался поздно. Плотно запирал на засов высокую калитку и наглухо прикрывал ставни.
Иногда появлялись у него клиенты со свертками, но таких визитов становилось все меньше: люди, видимо, предпочитали обходиться без посторонней помощи. Бобыль, казалось, стойко переносил невзгоды судьбы и, невзирая на скудную выручку, которой едва хватало на пропитание, не снимал вывеску с развалюхи.
Глубокой ночью в плотно закрытые ставни раздался тревожный стук. Хозяин не спал. Он торопливо сложил в дорожный сундучок толстые обрезки резины, снял тяжелый фартук и пристально осмотрел рабочее место. Убедившись, что все надежно спрятано, одернул жилет и устало зашаркал к двери.
Впустив ночных посетителей, хозяин проследил, чтобы они набросили щеколду. Все так же молча провел их в небольшую комнатку без окон, которая служила ему рабочим уголком, и прибавил в лампе огня.
— Что это за новости? — только теперь сурово спросил он Городецкого.
Тот присел на краешек старой скрипучей кровати и прижал к груди руку, туго перевязанную черным платком жены. Муратова прислонилась к стене, заложив руки за спину.
— Единственный выход, Иван Назарович, — сказала она. — Мы ехали к Кубанскому. Жорж стрелял.
— Опять фейерверки! Сколько можно повторять одно и то же: вживаться! Тихо, упорно вживаться!
— Не сердитесь. В поезде была облава. Если бы не Жорж, сидели бы мы сейчас в подвале чека.
— Тем более нечего было соваться ко мне! Вас предупреждали? Только в крайнем случае!
— Это как раз тот самый крайний… — начал было Городецкий, но старик резко оборвал его:
— Ты уверен? А если за вами потянулись хвосты?
— Я не думала, что офицер контрразведки Яицкий может струсить и бросить в беде своего коллегу, — язвительно заметила Муратова.