Голова в кустах

Смирнова Алена

Итак, за компьютер садиться было рано, еще не устаканились впечатления.

Ни рабочий, ни домашний телефоны Измайлова не отвечали родным полковничьим голосом. В снятой убогой берлоге не водилось книг, магнитофона, проигрывателя, телевизора. Я решила навестить маму с Севкой, и именно в этот момент появилась Варя и осчастливила меня сообщением:

– Сегодня у нас гости, Поля. Тебе надо познакомиться с людьми, а то загнешься от скуки. Спиртное и музыку народ притащит, а жратва в форме закуски – наша забота. Соленые огурцы остались, хлеба полно. Тебя не затруднит купить сыр, самый дешевый?

Да, девица Линева вознамерилась пользоваться моим кошельком напропалую.

Я могла сослаться на безденежье, но

почему-то покорно отправилась к прилавкам. В конце концов, сама мечтала «проникнуть в студенческую среду». За осуществление любой мечты приходится платить. И лучше не затягивать с этим делом. Хуже нет ситуации, когда ты уже забыла, как страстно жаждала что-то обрести, привыкла к обретенному, а судьба вдруг выставляет запоздалый счетец.

И кажется подобное несправедливым.

Сохранив по привычке – незамысловатыми рассуждениями – душевное равновесие, я приободрилась и расщедрилась на консервированные болгарские голубцы. Когда у моего папы что-то не ладится в фирме, он ест их холодными из жестянки. Объясняет: «Свойство памяти, дочка. Отведал – и словно повезло с дефицитным продуктом. Настроение улучшается, снова молод и могуч, карьерист и добытчик». Мой опыт говорил: пришельцы смечут абсолютно все, и завтра нам с Варварой придется голодать.

А я, если честно, уже повадилась есть мало, но регулярно. Варя мою предусмотрительность одобрила и спрятала банки в угол под свой диван. Это, конечно, не означало, что кто-нибудь из нас в порыве пьяного дружелюбия и щедрости не извлечет их к концу попойки. То, что намечалась именно попойка, я определила по количеству лихо изготовляемых Линевой бутербродов. Не могла же она пригласить в однокомнатную конуру два десятка приятелей. Получалось, прикинула литры выпивки.

Я несколько подзабыла юношеские нравы. В комнате прекрасно разместились семнадцать парней и девушек. Но, по-моему, бутылки все-таки занимали больше места, чем они. «Наркоманов среди них нет, – подумала я едва ли не с сожалением. – Те вроде бы с алкоголем не связываются. Хотя, кто их, нынешних, разберет». Компания была довольно однородной по материальному признаку: общежитские, которым родители помогали продуктами и небольшими деньгами, и домашние, из семей с ограниченным достатком. Понятия «низшего и высшего круга» существовали всегда, но я не припоминала, чтобы в пору моего студенчества люди так открыто, бесстыдно и алчно зарились на чужое добро. Послушать их, готовы на самые грязные интриги, воровство, лжесвидетельство, лишь бы не попользоваться даже, а в сторонке постоять, когда либо живого врага в кутузку поволокут, либо мертвого на кладбище. «Окстись, Полина, готовы – еще не значит способны», – одернула я себя.

И стала бродить между группами, задерживаясь там, где болтали раскованно, в два-три голоса.

Треп был погрубее, чем у нас. Никто не «сохранял лицо». О соседском никогда и нигде не заботились, но чтобы свое не поберечь, чтобы не попытаться прослыть интеллигентным?.. Эти не пытались ни быть, ни слыть. О Зине Красновой тоже не проронили ни звука, будто их ровесники ежедневно нелепо гибли и смерть была обыденностью. Я их не осуждала. Сейчас год идет за три по плотности разочарований и приобретению навыков выживания за счет ближнего. При таком арифметическом подходе я была старше их на пятнадцать лет. Другое поколение, удивляться нечему.

На моем диване разместилась компания, в которой верховодила худенькая, коротко стриженная девушка с умными веселыми глазами. Она делилась впечатлениями о ректорском совещании, куда вызвали прогульщиков, двоечников и прочих штрафников.

– Мы с ребятами под завязку накачались пивом, купили полбуханки черного хлебушка, и черт нас дернул вернуться в универ. Тут тайфуном налетела куратор, подбодрила троих и спровадила в кабинет. А там – деканы, их замы, профессура и толпа праведников.

Светочи

науки выступали рьяно и подолгу. Взывали к разуму, запугивали отчислением, упрекали в неблагодарности.

Провинившиеся внутренне ощетинились и гадали, на сколько наставников хватит и будут ли кого-то действительно выгонять, дабы другим неповадно стало.

– Было жарко, надышали, и меня развозило все сильнее, – рассказывала девушка. – Я хлеб незаметно отщипывала и в рот закидывала, мочки ушей массировала, нет, чувствую, отключаюсь.

И в этой отключке начинаю абсолютно все относить исключительно к себе. Пусть я учусь на пятерки, но ведь посещаемость почти нулевая. Точно, и честь позорю, и ученых с мировыми именами заставляю на проработку время тратить, и коллектив сверстников разлагаю, и безработной стану, потому что не выдержу конкуренции с теми, кто привык к дисциплине. И так мне паршиво на душе сделалось, так стыдно. Раскаяние одолело – пьяное, невыносимое, требующее выхода. Я уронила голову на руки и разрыдалась. Все переполошились, спрашивают: в чем дело? А я сквозь рыдания: «Мне совестно, простите…» И опять в рев. Видимо, рядовым преподавателям тоже невмоготу было париться на мероприятии.

Вскочила наш куратор и завопила: «Она хорошая девочка и напропускала по болезни. Видите, какой эффект. А с теми, кого ничем не проймешь, мы будем безжалостно расставаться!»

Мне уже минералки передали, по головке погладили, а я все не могу остановиться. Совещание прикрыли, братья и сестры по несчастью жмут мне обе руки, советуют в кино сниматься. Один только просек. Сказал: «Всем надоело, и они предпочли не заметить, как от тебя разит пивом». Но я вошла в роль и зарычала:

«Что ты себе позволяешь? Каким таким пивом? Мне грозило исключение». Мои собутыльники уже проржались, поэтому двинулись на него колонной. Парень, кланяясь и извиняясь за неудачную шутку, смылся…

Я посмеялась с ребятами и продолжила обход. Кресла были заняты целующимися парами. На полу между креслами курили трое ребят.

– Сто лет Натку не встречал, – сообщил рыхлый коротконогий детина.

– И не встретишь до Нового года, – откликнулся возлежащий со стаканом и сигаретой юноша. – У нее теперь только пингвин на уме.

– Чья кликуха? – удивился кто-то из дальнего угла.

Всезнайка хихикнул:

– Ничья. Настоящий пингвин. Хозяева у него крутые. Выгуливают в яркой шапочке типа «петушок» и тащатся, когда на них прохожие пялятся. В квартире домашние шлепанцы обувают. Уехали в загранку до января, а Наташку приспособили к живности в сиделки.

Пингвину каждый день покупалась живая рыба, и раз в неделю к нему вызывали на дом ветеринара. Наташке кинули аванс в долларах. Валюты же на содержание пингвина требовалось столько, сколько его нянька за всю свою жизнь не потратила. Несчастная Наташка очутилась в смертельных объятиях выбора. Ей было невыносимо трудно брать из толстой пачки баксы на ублажение птицы.

Экономить на питании экзотического существа? Перемежать живую рыбу мороженой? Загнется – не рассчитаешься.

Натка попыталась платить ветеринару натурой. Но мужчина благоразумно отказался, дескать, если по любви, бесплатно, – возьму. А если за деньги – не надо, жена есть. Теперь девица выгадывала доллар-другой на сортах морепродуктов и их весе. Короче, ей не до друзей.

Друзья понимали и не обижались.

Кружа потихоньку по квартире, я оказалась ближе всех ко входной двери, когда в нее уверенно позвонили. Я отперла и попятилась, пропуская двух молодых накачанных мужичков. Немедленно рядом со мной возникла Варвара и заворковала:

– Познакомься, Поля, близкие тебе товарищи – Леня и Саня.

– В каком смысле близкие? – растерялась я.

– Аспиранты, – усмехнулась Варя. – Но если захотите еще как-то сблизиться, ваше право.

– В чем совершенствуетесь? – из вежливости поинтересовалась я.