Голубь над Понтом
Шрифт:
Рассказ о собаке поразил меня. Я учил в свое время, что первого ромея вскормила волчица. Совпадение или подражание?
Слепцы кончали песню:
Не забудем мы твоих великих дел,Твоих страданий за русскую землю...Русская земля! Откуда она родилась? Возникла из ледяного небытия? Откуда возникла громоподобная музыка этого мира? Родилась в огромных пространствах? Увы, мы не внимали, мы проглядели...
Ночь путешественники провели под открытым небом, в ладьях, завернувшись в хламиды и овчины. Над Борисфеном стояли звезды. В прибрежной роще фыркал барс. Ладья покачивалась на воде, как колыбель, но я не мог уснуть. А все вокруг было спокойно. Нас охраняли победы Владимира. Он тоже спал с Порфирогенитой на корабле. Однажды мне послышался в той стороне счастливый женский смех.
Рядом со мной лежал магистр Леонтий. Было нелегко в его годы предпринять такое утомительное путешествие. Под другой овчиной кашлял во сне Димитрий Ангел. На реке плескались огромные рыбы.
Чувствуя, что мне все равно не уснуть, я стал перебирать в памяти события путешествия. Оно было странно, как сон, как дорога в Эфиопию. Вепри, выбегающие из дубовых рощ на водопой, горы рыб, пойманных сетями у порогов, стаи лебедей, квадрига, ползущая на катках по берегу Борисфена!..
Больше всего занимал мой ум Владимир. Князь стоял передо мной, как живой, – голубые глаза, белые варварские зубы. В этих голубых глазах сияла прекрасная решимость. В его мышцах напрягалось мужество. С каким искусством он обошел все козни наших хваленых магистров! Но есть в нем какая-то завидная легкость, широта великодушия. Я слышал, как он говорил, пируя с воинами на берегу:
– Друга, что мне серебро! Серебром я не куплю друзей, а с друзьями найду достаточно серебра и золота. Не пейте из рогов и деревянных кубков, пейте из серебряных чаш!
Рабы принесли из ладей серебряные сосуды, и князь дарил их воинам. Нас тоже позвали на пир. Мы тоже пили вино и получили по серебряной чаше. Пировали в тот день до поздней ночи. Я еле-еле добрался до своей лодки, хотя и выплескивал вино на землю. А Владимир, как будто и не было пира, потребовал коня и уехал в поле. С ним отправились другие. Когда взошло солнце, они вернулись, звеня оружием, пахнущие росой, зверем, конским потом.
Снова мы двинулись в путь, и опять поплыли мимо блаженные берега Борисфена. Владимир спешил. Торопились и гребцы, тоскуя по своим оставленным женам. Уже руки их покрылись мозолями. Но они неустанно гребли, и мускулы играли на обнаженных спинах.
Была очередная остановка на ночлег. По обыкновению, воины развели костры, чтобы приготовить пищу. Владимир ускакал куда-то со своими воинами. Рыжий конь перебирал ногами, играл, взбираясь боком на кручи берега, и ветер развевал его белую гриву. Длинный меч бряцал о золоченое стремя. Грызя удила, конь побеждал крутизну. Позади ехали воины, сверкая шлемами, все в голубых, красных, зеленых плащах. Может быть, они отправились на звериный лов.
Анна сошла на берег со своими греческими прислужницами. Женщины, утомленные путешествием, с радостью ступили на землю, бродили по песчаному берегу, переглядывались с голубоглазыми воинами. Думаю, что многие из них уже узнали русские поцелуи.
Я стоял у дуба, когда Анна проходила мимо. Под ее зелеными башмачками хрустели белые камушки. У меня забилось сердце.
– Здравствуй, патриций, – сказала она, и в ее глазах мелькнул огонек.
Может быть, она вспомнила о путешествии в Херсонес, о моих безумных словах.
– Скоро Самбат, госпожа. По прибытии в этот город, мы оставим тебя и возвратимся в ромейские пределы. Повели рабу твоему!
Я осмелился взглянуть на нее. Ее лицо было похоже на неправдоподобный сон. Нарушался благочестивый порядок нашей жизни. Вот, дочь базилевса, не в благоговейной тишине гинекея, а на берегу варварской реки, и я, простой смертный, обращаюсь к ней с докучными словами! Листья дуба зашелестели над нами от прилетевшего ветерка. Анна глубоко вдохнула свежий воздух. Уже веяло северною свежестью.
– Нет, – покачала она головой, – мне ничего не надо. Мне хорошо здесь...
Ноздри ее трепетали. Увы, багрянородная променяла славу Рима на скучное скифское царство, а сердце ее веселилось. Закрыв глаза, она улыбалась. Вспомнила руки варвара, ласкавшие ее смугловатые перси? Приближался Анастасий. Не желая встречаться с ним, я поклонился и отошел. Но пресвитер крикнул:
– Устал, патриций? Ладья – не ложе.
Не глядя на него, я ответил:
– Отойди от меня. За тридцать скифских сребреников ты продал христиан.
К счастью, Димитрий Ангел спешил ко мне. Усталый и больной, но жадный до всего нового, он был взволнован открывшимся ему миром.
– Какая река! Какое обилие рыбы!
– К чему все это, Димитрий?
– Нет, хорошо! Золото в этой стране течет рекой. Какие храмы я построю в Самбате! Сколько здесь зверя, меду, молока! Сладостно пахнет зажаренный вепрь. Ешь, пей, веселись, душа!
Он был прав. Иная жизнь, полная свежести и обилия, цвела на берегах этой реки. Иной воздух веял над Борисфеном. С какою радостью вдыхала его Анна! А мне был милее наш строгий ромейский мир с его точными канонами и правилами, с его литургиями и псалмами. Он был совершенен, как купол св. Софии. В его центре сиял, как солнце, базилевс, хранитель вселенских соборов. Русский воздух был не для меня. Он волновал, манил в туманные дали, где теплыми грудными голосами пели сероглазые девы и ржали среди полынного запаха скифские кони.
В одно прекрасное утро, когда туман еще стлался над рекой, мы приплыли в Самбат. Последние переходы делали даже ночью, потому что воины сгорали от нетерпения увидеть свои очаги. Протерев глаза, мы увидели на высокой горе странный бревенчатый город. На земляных валах стоял частокол. Деревянные башни были прекрасны, как на иконах. За башнями занималась холодная северная заря.
– Проснись, магистр, – сказал я Леонтию, – вот мы и приплыли в Самбат!
После сна воздух леденил. Кутаясь в хламиду, магистр отогнал остатки сонных видений, стал шептать молитву. Так он начинал каждый свой день; совершенно изнуренный дорогой, он не забывал ни о чем. А я отвык молиться. Раскрыв рот, я смотрел на бревенчатый город. Утренние дымы поднимались над стрехами его домов. Вдруг растворились городские ворота, и толпы людей выбежали к нам навстречу.
Ладьи с разбега приставали к берегу, и воины, по колени в воде, вытаскивали их на песок. Все весело перекликались по поводу счастливого возвращения. Воины бросали на землю из ладей охапки добычи, оружие. Тысячи женщин сбегали с горы с радостными воплями. Они были в белых рубахах, расшитых вокруг шеи красными и синими узорами. На шеях у них висели ожерелья из серебряных монет или красные и зеленые бусы. Мужья, братья, сыны протягивали им навстречу огромные руки, обагренные кровью христиан.