Голубинский прииск
Шрифт:
Он прав. До зимы сюда нечего и соваться. И Чара — не ручка для людей с Голубинского. Досадно. Ну, чего же я буду сидеть и терять время?
Но старик не сдается. Тащит меня показать, где искал свой таинственный шурф.
Из долины мы лезем на правый берег. Крутой косогор, покрытый площадкой. Это ступень террасы, висящая над рекою.
Здесь толстые кедры колоннами подпирают зеленую темноту переплетшейся хвойной крыши. У подножья деревьев сумрак и мох. Разбитое пятнами солнце отсвечивает по стволам, чудодейственно зажигает камень, в изумрудном сплетении открывает пучок травинок...
Старик идет не спеша. Его плохо слушают ревматические ноги. Но упорно тянет меня за собою. Может быть, я помогу отыскать дорогу к богатству?
Он намеками уже обмолвился:
— Не всякому, милый, в руки дается. Иного поманит, подзадорит — и сгинет. А другого полюбит — повалит золото, только держись!
Почему же не я этот счастливый избранник?
Попадается первый старинный шурф. Круглая яма, темна тенистая вода. Старик сейчас же оглядывается на соседние кедры, — ищет, должно быть, зарубку.
Ого, да в этом лесу порядочно покопались! Через несколько метров опять провал. А немного дальше — ямы часты и расположены правильными рядами.
Василии Иванович устал, но не отстает, не теряет духа. Он внимательно обходит каждый шурф. С жадной надеждой исследует кедры — а вдруг попадется с заветным знаком!
Понемногу и мне начинает передаваться его азарт. И я рассматриваю деревья.
Но нигде не нарушен панцырь коры. Нигде незаметно искусственных повреждений. Теперь мне хочется, чтобы шурфов было много, много, чтобы подольше удержать мучительную и волнующую надежду...
Против одного кедра я даже вскрикиваю! Так непосредственно реагируют напряженные чувства.
Тотчас же подбегает старик, и оба мы, толкая друг друга, разглядываем кругло белеющее пятно на стволе.
Увы, никнет мое возбуждение! Василии Иванович шепчет с печальным сочувствием:
— Это сук отломлен.
В одном месте через шурф повалился подгнивший лесной великан. Мы стоим над трупом дерева. А что если тут, на этом именно кедре и была зарубка? На той стороне его, которая глубоко вдавилась и в мох и в землю?
Но не перевертывать же стопудовую тяжесть! И я ухожу, унося сомнения. Вероятие есть, что затес погиб вместе с упавшим кедром. До вечера бродим мы так по тайге.
Василия Ивановича тянет сюда непреодолимая сила. По его сообщению, много раз он осматривал бесконечные ямы. Не поленился сейчас идти со мною. И я уверен, что когда усталость и впечатления от последнего осмотра сотрутся временем, он опять проснется утром с решением снова пытать удачу.
А меня интригует невольно солидность работ. Здесь затрачены крупные деньги. В этих немых, зияющих ямах.
Каждый метр углубки такого шурфа, по ценам нашего времени стоит не меньше 50 рублей. Глубина шурфов, судя по кучам наваленной почвы, метров на 20. Значит, одна только яма поглотила бы тысячу! А их не меньше полсотни...
Нет, не спроста здесь вбуханы средства, недаром, побеждая старческую свою немощь, приходит сюда Василий Иванович!
И я уезжаю с Чары, полный самых противоречивых настроений. В обычное время я вплотную занялся бы этой рекой. Сейчас это невозможно. У меня нет ни дней, ни денег для такой большой работы.
Я уезжаю, ничего не сделав. Но чувствую, что загадка шурфа отравляет меня своей дразнящей тайной...
Как будто бы и безлюдна тайга, а слухи находят по ней дорогу.
Я приехал к Лукьянову. Усталый, с ввалившимися щеками, он сразу же задает вопрос:
— А правда, что Хромов золото отыскал?
У меня захолонуло в груди. Ах, если бы правда! Мне стыдно, но я тотчас же забываю и Лукьянова и его работу и жадно ловлюсь за слова:
— Когда, когда? Я не был еще на той разведке.
Он отвечает с запинкой, словно упрекает меня за нескрываемую радость.
— 30 грамм с одного шурфа отошло. Человек от них приезжал.
Неистовое ликование охватывает меня. Я трясу Лукьянова за плечи.
— Значит, не даром старались люди! Значит, выручим Голубинский!
Начинают лучиться и его голубые глаза и, мальчишески раздувая ноздри, он не выдерживает, отвечает улыбкой.
— Должно быть, выручим, Андрей Васильевич, да только не мы!
И опять печален.
— Да, милый, если бы знать верняком, так не нужно было бы и разведывать!
— Верно это, — соглашается Лукьянов, — но обидно. Пофартило же старым чертям! Почему не нам?
Идем осматривать работу. В зеленую спину долинки въелись свежие раны шурфов. Громоздятся кучи наваленной желтой земли.
— Эти три совсем пустые, — докладывает Лукьянов, — вот в этом попался знак. Пустяшная золотинка...
Впереди синеет дымок костра. Там работают, добивают последнюю линию. Чорт возьми, с каким-бы чувством я осматривал это поле неудачи, если бы не выручил молодчина Хромов!
А теперь легко. В нашей работе всегда есть риск. И этот объект — просто невыигравший билет...
Ребята кончают промывку последнего шурфа. Возят на тачке землю, в которой возможно присутствие золота.
Сваливают тачку за тачкой в корыто американки. Так называется легкое промывательное устройство. Широкий и длинный пол из досок, огороженный двумя невысокими бортами. Установлен прямо в ручье. Вода течет по его наклону, галька отмывается от примазанной глины, все тяжелое перекатывается по дну, застревает в особых, деревянных перегородках.