Голубоглазая ведьма
Шрифт:
– Я люблю орхидеи, – заметила Идилла, – жалко только, что они совсем не пахнут.
– Я заметил, когда надевал крест, что ваши волосы благоухают ландышем, – сказал маркиз.
– Это мой любимый цветок, – ответила Идилла. – Няня сделала мне вытяжку из ландышей. – С робкой улыбкой девушка добавила: – Мне приятно, что вам понравился аромат, только рвать ради этого столько цветов... жестоко.
– Я думаю, они с радостью погибли за вас! – спокойно возразил маркиз, вызвав этой фразой румянец смущения на щеках своей
Обед был восхитительный. Миссис Хедли превзошла самое себя.
Идилла лишь едва прикасалась к подаваемым блюдам и выпила всего несколько глоточков вина. Она держалась сдержанно, но маркиз был уверен, что ей все нравится.
– Хотя я потеряла память, я почти уверена: мне никогда не приходилось обедать в такой чудесной обстановке с таким... с таким важным джентльменом, – сказала Идилла.
– Вы в этом уверены? – с улыбкой спросил маркиз.
– Да, совершенно убеждена! Я никогда не встречала такого великодушного, такого умного, такого красивого джентльмена! – с жаром воскликнула Идилла и вдруг замолкла, очевидно, подумав, что выражается слишком откровенно.
Маркиз пристально смотрел на Идиллу. Девушка, заметив его взгляд, не могла отвести своего. Неожиданно между ними возникла неловкость. Словно им вдруг стало трудно подыскать слова для поддержания простого разговора, хотя они только что совершенно свободно болтали обо всем и без стеснения смеялись.
А может быть, слова просто стали им не нужны.
Лакеи убрали последнюю перемену блюд и унесли стол.
Ньюмен принес стул с высокой спинкой и поместил его подле кресла Идиллы. Пододвинув маленький инкрустированный столик, он поставил на него хрустальный графин с бренди и вышел из комнаты.
Оставшись наедине с маркизом, Идилла опустила глаза и принялась вертеть в пальчиках крест, к которому невольно то и дело прикасалась весь вечер, будто желая убедиться, что он не пропал.
Маркиз, молча любовавшийся Идиллой, наконец произнес:
– Вы очень красивы, Идилла.
Она удивленно подняла глаза.
– Я красивая? Мне никто этого раньше не говорил.
– Но откуда у вас может быть такая уверенность? –спросил маркиз.
– Если бы я это слышала, я бы не забыла, – бесхитростно пояснила девушка.
– Разве это так важно? – улыбнулся маркиз.
– Очень важно. Я хочу, чтобы вы считали меня... красивой, – сказала Идилла.
– Но почему? – настаивал маркиз.
Этот вопрос смутил Идиллу, но она честно постаралась все объяснить.
– Вы были так добры, – пробормотала она. – Вы подарили мне такие чудесные платья и дали поносить этот бриллиантовый крест.
Помолчав, она торжественным тоном добавила:
– Вы спасли меня от смерти и приняли в свой дом.
– И поэтому вы хотите, чтобы я считал вас красивой? – улыбнулся маркиз.
Наступила тишина. Наконец Идилла решилась нарушить ее:
– Няня рассказывала, что в Лондоне вы встречаетесь с важными и умными людьми и... развлекаетесь в обществе красивых женщин. И я бы не хотела вас разочаровать.
– А если я скажу, что не только не разочарован, но в жизни не встречал дамы прелестнее вас, Идилла. Это чистая правда!
Глаза девушки засверкали под стать бриллиантам на подаренном ей кресте.
– Вы говорите серьезно? – спросила она.
– Серьезно и совершенно искренне.
Поставив рюмку на стол, маркиз поднялся, подошел к канапе, на котором сидела Идилла, и присел подле нее.
Канапе было узким, и маркиз поместился подле своей дамы только благодаря тому, что Идилла занимала совсем мало места. Приблизившись к девушке, он почувствовал, что она вздрогнула, но, как был совершенно уверен маркиз, вовсе не от страха.
– Идилла, перед обедом вы поцеловали меня в щеку в благодарность за крест. А можно я тоже поцелую вас в благодарность за этот вечер?
С этими словами маркиз наклонился к собеседнице. Идилла ничего не ответила, но и не отстранилась. Нежно обняв ее за плечи, он бережно прикоснулся к губам Идиллы.
Боясь напугать девушку, маркиз поцеловал ее с особой нежностью и осторожностью. Свежестью, чистотой, сладостью ее губы напомнили Освину Олдриджу цветочные лепестки. Он со вздохом отстранился.
Теперь глаза Идиллы походили скорее на лунный свет, чем на морские глубины, в них поселились недосказанность и тайна.
– Я знала, что поцелуй будет... таким! – взволнованно прошептала Идилла.
– Каким? – улыбнулся маркиз.
– Таким совершенным... Словно полет в поднебесье... словно... молитва.
– Молитва? – в недоумении повторил маркиз.
– Иногда, когда я молюсь, мне кажется, что меня окружают ангелы. Я слышу их пение и разделяю их восторг. И сейчас, когда вы меня поцеловали, я испытала то же самое.
Маркиз был тронут ее словами до глубины души. Взяв ручку Идиллы, он поцеловал ее, а затем, перевернув, прикоснулся губами к ладони.
– Нам еще предстоит друг другу так много сказать, Идилла, – сказал он. – Но не сегодня. Я обещал няне не утомлять вас. Мне хочется, чтобы, засыпая, вы думали о поцелуе и о кресте, который будет вас оберегать.
Он снова поцеловал руку девушки и собрался уходить.
– Спокойной ночи, Идилла. Как вам идет ваше имя! – нежно сказал маркиз. – Вы – само совершенство!
В голосе маркиза прозвучали особые ноты, отозвавшиеся в душе Идиллы нежной мелодией. Маркиз открывал дверь, когда няня ворвалась в будуар со скоростью морского ветра.
– Уже половина десятого! – воскликнула она. – Вам надо было лечь еще полчаса назад! Я же наказывала его милости не задерживать вас! Если вы до завтра не отдохнете, я не виновата!