Голубые дороги
Шрифт:
11 января
На рассвете ушел в 1–ю В А.
Подполковник Б. А. Андросов — заместитель начальника штаба по политической части — предложил перейти на работу в армию.
Долго и убедительно доказывал он необходимость переменить профессию, расти на другой работе, отдавать свои силы и знания большому делу. Всем сердцем я был благодарен ему за внимание, заботу и чуткость, он напоминал собой в эти часы Дмитрия Андреевича Фурманова — те же ум, простота и учтивость, — но я никак не мог согласиться с одним: отказаться от риска, уйти
Вот почему я запростестовал и, как только мог, просил подполковника не отрывать меня от горячего дела.
26 января
Мороз. Солнце. Ни облачка. Аэродром гудит. Беспрерывно взлетают и садятся «ПЕ-2», «ИЛы», «УТИ-4», «У-2», «Дугласы», «Чайки».
Полк сделал 18 вылетов на разведку аэродромов, дорог, оборонительных рубежей, коммуникаций и тыла врага.
27 января
Советское Информбюро порадовало новым известием: ликвидация сталинградской группировки противника подходит к концу. Два–три дня напряженной работы, и гитлеровская многотысячная банда, окопавшаяся в развалинах разрушенного города, будет полностью истреблена.
В последний день января Горбатенкова вызвал начальник отдела кадров — высокий тучный полковник, сухо и отчужденно поздоровался, посмотрел отсутствующим и безразличным взглядом, показал на стул.
Разговор был краткий и довольно официальный, похожий на следовательский допрос.
— Фамилия?
— Горбатенков.
— Звание?
— Техник–лейтенант.
— Что делаете?
— Летаю.
— А почему техник–лейтенант?
— Окончил техническую авиашколу.
— А как попали на самолет?
— Переучился.
— Почему звание не переменили?
— Это от меня не зависит. Впрочем, наше командование давно уже ждет результата из 1–й воздушной.
— Сколько боевых вылетов?
— Пятнадцать.
— Награждены?
— Нет.
— А почему нет награждений?
— И сие от меня не зависит. Видимо, не за что награждать.
— Странно. По приказу наркома за десять боевых вылетов положена награда… Образование?
— Высшее.
— Что окончили?
— Факультет языка и литературы Смоленского пединститута.
— Литературу не забыли?
— Кое-что помню.
Еще несколько вопросов в протокольном стиле, и полковник встает — разговор окончен.
Уже стоя за дверью кабинета начальника отдела кадров в ожидании очередного вызова, Горбатенков пытался разобраться в разговоре: что же хотел полковник?
Вызова все не было, Горбатенков устало и разочарованно ходил по длинному и пустому коридору. Подошел пожилой майор и подал пакетик с пометкой: «Полковнику Фаставщуку». «По всей видимости, в сем пакете, — подумал Горбатенков, — запечатана моя судьба». Никакие мольбы не отрывать его от боевой работы на работников армейских кадров не подействовали. Кутаясь в полушубок, он без желания шел во флигель начальника отдела разведки 1–й воздушной армии.
Кому теперь выложить все наболевшее, кому распахнуть свое сердце, у кого спросить совета? Одна из тропинок привела Горбатенкова к подполковнику Б. А.
Борис Арсентьевич встретил, как обычно, приветливо. Узнал, долго расспрашивал и, когда узнал о просьбе, тут же повел к заместителю командующего полковнику Й. Г. Литвиненко.
Высокий худой Литвиненко, подперев голову рукой, выслушал молча. Темпераментный Андросов перебивал доклад Горбатенкова, красочно живописуя заслуги своего подзащитного.
— Сложно это — летная работа, — глухо заговорил Литвиненко, — но если уж действительно хотите — поддержу.
31 января
А мне не нужно ни рангов, ни положения. Пусть буду просто рядовым. Мое место в бою. И в этом — большая награда.
Вот, собственно, все, что я думаю. И хотел бы, чтобы все меня поняли. Не знаю, удалось ли мне кратко и ясно изложить свою мысль в беседе с полковником, но временно представленная возможность летать меня снова приободрила, я почувствовал прилив новых сил и был глубоко благодарен опытному, большому командиру — человеку реального чувства и большевистского действия. Даже обратный путь мне показался короче, и усталость снималась сознанием предстоящего вылета во вражеский тыл.
2 февраля
Победы Красной Армии на юге поднимают настроение, радуют сердце. Но погода противная: ветер крутит снежные вихри, гонит с юга белесую муть, сокращает видимость до полкилометра. Куда полетишь?
Невольно вспоминается Б. Л. Пастернак:
«Февраль… Достать чернил и плакать…»
5 февраля
Радио снова принесло радостные вести. Бодрые и счастливые победами наших войск на юге, вылетаем на разведку коммуникаций противника в Брянском секторе фронта. По дорогам на Жиздру, Людиново, Старь движутся повозки, автомобили, ползут эшелоны. Вражеский лагерь зашевелился…
Вдруг машину стало подбрасывать. Трясет левый мотор. За хвостом самолета тянутся длинные полосы черного дыма. Видимо, в патрубки пробивается масло, горит… А перед нами озениченный немцами Брянск.
Посылаем на землю последнюю радиограмму о прекращении дальнейшей разведки, заходим на станцию Зикеево, бомбим эшелоны и с курсом 25° уходим на свою территорию. Досадно, что подвели нас моторы, но что поделаешь? За последнее время в полку было семь случаев отказа моторов в полете. Только мастерство летчиков спасало людей и самолеты.
Вечером получили известие: «…погиб с экипажем летчик Данилов, не возвратился из полета Щербина».
Хотелось плакать — не было слез. Говорить — сдавлено горло. Ночь былая такая тревожная, пестрая, словно забрызганная кровью…
12 февраля
Резвится февральская круговерть…
Над аэродромом показался «Юнкере». Бьют зенитки. Уходит курсом на Тулу. Сбросил пачку листовок…
Десятки людей — красноармейцев, подростков и женщин — очищают аэродром от ночного заноса, свозят снежные глыбы в овраг, и трактор тарахтит на взлетной полосе, утрамбовывая ее большими катками.