Голубые капитаны
Шрифт:
— Что сказал тебе Ожников?
— Открыл глаза… Наталья с Антошей Богунцом собрались ехать в Крым или еще куда-то… Я у нее запасной вариант. Антон — бабник, ненадежен. Девушка уже перезрела, ей надо спешить, искать благоустроенный аэродром для посадки на всю жизнь.
— Чьими словами говоришь?
— Своими. От Ожникова только факты.
— Эти же слова услышала от тебя Наташа сегодня?
— Только правду. Я для нее стар. Не собираюсь иметь семью. Не верю женщинам. Не могу любить.
— Ну и чушь! Говорил — верил?
— А почему нет? Разве мне чуждо человеческое? Разве урок личной жизни можно выразить лозунгами? Лично к себе полезно быть и грубым, и жестким. Очень полезно иногда подержать себя за шиворот.
— Пуганая ворона куста боится!
— Спасибо! Тебе больно и неловко за меня. Значит, ты друг. В крепкой дружбе, как и в любви, люди слепы. Хорошо, что есть еще посторонние, зрячие. Ожников звезд с неба не хватает, но если она упадет ему в ладошку — пальцы сожмет крепко.
— Не уходи в сторону! Что ответила тебе Наташа? — настаивал Донсков.
— Поставила лису на шкаф и удалилась.
— Хоть выражение лица ее запомнил?
— Стоял к ней спиной. Кормил «общипанного», — потерянно выдавил Батурин.
— Ты дурак!
— Старый дурак, Володя.
— А Ожников — подонок. Теперь я уверен! — Донсков вскочил и широкими шагами начал мерить комнату.
— Сядь! Не торопись. Ожников далеко видит. Не носит розовых очков. Умеет оценивать людей и ситуации. Не торопись с выводами, замполит!
— Какой из меня к черту замполит! Прислали приказ со строгим выговором за Руссова и поломку лопастей в лесу… — Донсков обнял за плечи товарища. — Я поговорю с Наташей, а, Коля?
— Тогда я буду звать тебя только по фамилии. А строгач влепили правильно.
— Ну и даешь! Высчитают деньги за лопасти — не возражаю! Государство не обязано расплачиваться за каждого. Но за упавший вертолет?
— Не путай. — Батурин, довольный тем, что сумел-таки отвести в сторону неприятный разговор о Наташе, улыбнулся одними губами. — Взыскание на тебя наложил не начальник управления, а его заместитель по летной службе. Чуешь разницу?
— У меня насморк.
— Разница большая. Тебя наказали как летчика за безграмотную посадку в лесу. Как летчика! В этом вина моя и Горюнова. Я скажу, где следует, но выговор пусть останется для науки.
— Не улавливаю, о чем речь?
— Ты приехал к нам из Азии. Знаю: летал и над морем, и в средней полосе. А у нас — нет. И мы не научили тебя, как надо садиться на хвойный лес.
— Лес — везде лес!
— Я говорю: хвойный! Любой наш пилот не поломал бы винта там, где садился ты. Все просто. Лиственница гибкая. Сосны и ели хрупкие. Если видишь, что при посадке они заденут за винт — поломай их.
— Я не ангел, чтобы порхнуть к ним с топориком.
— Ломать нужно шасси и брюхом вертолета. Подойдя сбоку, зависни, ударь колесом по верхушке сосны, и ты отколешь ее. Мало? Опустись ниже, ударь — и еще кусок отлетит. Так и очистишь воздушное поле для винта.
— Верхушка в сторону, а колесо куда?
— Если даже и поцарапаешь брюхо, повредишь шасси, оно в сто раз дешевле несущего винта. И сохраняется главное — возможность взлететь.
— Спасибо, Коля!
— Считай, что, хоть и поздновато, я расплатился с тобой за «посадку на флаг». Помнишь наш первый взлет? Тогда я должен был тебе рассказать. Так что полного выговора у тебя нет, а только половинка. Вторая пусть висит на мне.
— Ну, если ты такой добрый, то кое-что с твоей души должен снять и я. Постараюсь! — многозначительно сказал Донсков и, отправив в рот жирный кусок рыбы, аппетитно чмокнул…
Воробушек осмелел и влетел в комнату, прошелся по подоконнику, оставив на белой эмали угольчатые следы лапок и известкового червячка.
Нарядная, благоухающая духами Наташа Луговая ворвалась в квартиру Горюнова и не сразу увидела хозяйку. Та, с головой накрытая полосатым пледом, свернувшись калачи ком, лежала на кровати.
— Галина Терентьевна! — всплеснула руками Наташа. — В такое время спите!
Плед зашевелился. Наташа, пританцовывая, подошла и потянула его с Лехновой:
— Ваше Величество, у Батурина сегодня день рождения, а вы почивать изволите. Сорок два ему стукнуло! Надо осчастливить подданного!
Лехнова подняла нечесаную голову:
— Нечего мне там делать.
— Как это? А я? Меня без вас не пустят, именинник еще с утра выгнал! Немедленно одеваться! Я ведь не только свое желание, но и приказ выполняю.
— Какой еще приказ?
— Замполита. Явиться нам обеим, и в лучшем виде!
Лехнова нехотя поднялась. Ноги сунула в тапочки. Запахнула на груди халат. Шаркая подошвами, подошла к окну.
— Вы больны, Галиночка Терентьевна?
Как в пустоту, смотрела Лехнова в окно. Она видела дома расплывчатыми контурами. Машины и люди казались серыми пятнами. И все, почти невидимое, уползало куда-то, не имея ни малейшего отношения к ней. И она ни к чему не имела отношения. Всему этому безразлично, стоит она здесь или нет, живет она или нет. Если она откроет окно, выбросится из него, это вызовет только маленький переполох.
— Галина Терентьевна, да что с вами? Вы на себя не похожи!
— Ты приглашаешь меня на праздник людей пугать.
Наташа с удивлением оглядывала комнату. Совсем недавно она здесь, в уютном, красиво убранном уголке, «гоняла чаи». А сейчас полуоторванная штора висела на струне вялым, потерявшим ветер парусом. Над ней сплел сеть паук. Скатерть на столике в пятнах. На полу мусор.
— Ну-у, барыня, вас пора призвать к порядку!
— Отстань, Наташка. Уходи!
— Думаете, отвязаться от меня просто? Я любого мужика заставлю выполнить свое желание. А вас уж! — Наташа схватила Лехнову за руку и потащила в туалет. — Прежде всего умойтесь!