Гон спозаранку
Шрифт:
Единственный намек на гарем — белое кольцо пудры на полу, перед мутным зеркалом, и посреди кольца — отпечаток двух босых ступней. Отпечатки пальцев были не больше жемчужин.
Фуллер взглянул на эти жемчужины, потом — на Сюзанну, которая укладывала последние вещи в чемодан, стоя спиной к двери.
Одета она была по-дорожному, под стать любой жене миссионера.
— Газеты, — крякнул Фуллер, — мистер Хинкли прислал.
— Как это мило с его стороны, — сказала Сюзанна. — Передайте ему… — Она обернулась и больше ни слова не сказала. Она узнала
— Газеты, — повторил Фуллер тусклым голосом, — мистер Хинкли прислал.
— Я слышала, — сказала она. — Вы это уже говорили. Больше вам нечего мне сказать?
Фуллер беспомощно опустил руки.
— Я вовсе не хотел, чтобы вы уезжали, — сказал он. — Вовсе не хотел.
— Предлагаете мне остаться? — сказала Сюзанна несчастным голосом. — После того как меня публично назвали падшей женщиной? Распутницей? Блудницей?
— Будь я неладен! Да я никогда вас так не обзывал!
— А вы пытались стать на мое место? — спросила она, и она хлопнула себя по груди. — Я тоже живой человек, понятно?
— Понятно, — сказал Фуллер, хотя до сих пор он этого не понимал.
— У меня есть душа.
— Ясно, есть, — Фуллер весь дрожал. А дрожал он потому, что теперь у него вдруг возникло ощущение глубокой близости к ней: Сюзанна, девушка его золотой мучительной мечты, сейчас страстно и откровенно говорила о своей душе — и с кем? С ним, с Фуллером, таким одиноким, таким неприметным, таким сереньким.
— Я ночь не спала, и все из-за вас, — сказала Сюзанна.
— Из-за меня? — Он хотел одного: чтобы она опять ушла из его жизни. Он хотел, чтобы она превратилась в черно-белое изображение толщиной в тысячную долю дюйма на журнальной страничке, и чтобы он мог перевернуть эту страницу и читать про бейсбол или международную политику.
— А вы что думали? — сказала Сюзанна. — Я всю ночь с вами разговаривала. Знаете, что я вам сказала?
— Нет, — сказал Фуллер, отступая от нее. Но она двинулась за ним, и ему показалось, что от нее пышет жаром, как от огромного радиатора. Она стала до ужаса живой.
— Я вам не Йеллоустонский парк! — сказала она. — За меня с вас не дерут налоги! Я не общественная собственность! Вы не имеете права делать мне замечания за мой вид!
— Мать честная! — сказал Фуллер.
— Мне надоели дураки-мальчишки, вроде вас, — сказала Сюзанна. Она топнула ногой, и лицо у нее вдруг осунулось. — Что мне делать, если вам хочется меня поцеловать? Кто виноват?
Все, что касалось его лично, уже виделось Фуллеру смутно, как водолазу видится солнце со дна океана.
— Да я только хотел сказать — лучше бы у вас вид был посолиднее.
Сюзанна широко развела руками.
— А теперь у меня вид солидный? Так вам больше нравится?
От ее вопроса у Фуллера заныли кости. Вздох оборвался в его груди, как лопнувшая струна.
— Да, — сказал он и шепотом добавил: — Не обращайте на меня внимания.
Сюзанна тряхнула головой.
— Не обращать внимания на грузовик, который тебя переехал? Ну почему вы такой вредный?
— Просто говорю то, что думаю, — сказал Фуллер.
— И у вас такие гадкие мысли? — растерянно сказала Сюзанна. Глаза у нее расширились. — На меня иногда и в школе так смотрели, будто хотят, чтобы меня на месте громом убило. Такие меня и на танцы не звали а никогда со мной ни словом не обмолвились — я им улыбнусь, а они не отвечают. — Она вся передернулась. — Ходят вокруг меня крадучись, как полисмены в маленьком городишке. И смотрят, вот как вы сейчас, словно я преступница какая.
У Фуллера мурашки пошли по коже — так правдиво звучало это обвинение.
— Да они, может, совсем про другое думали, — сказал он.
— Вряд ли! — сказала Сюзанна. — Вы-то наверняка не про другое думали. Вдруг заорали на меня там, в кафе, а я вас никогда и в глаза не видала. — Она вдруг расплакалась. — Ну почему вы такой?
Фуллер уставился в пол:
— Никогда мне не везло с девушками вроде вас, вот и все. Обидно очень.
Сюзанна изумленно подняла на него глаза.
— Вы просто не понимаете, что нужно, чтобы повезло.
— Машина последней марки, новый костюм да двадцать долларов, — сказал Фуллер.
Сюзанна повернулась к нему спиной и захлопнула чемодан.
— Сама девушка — вот что важнее всего. Вы ей улыбнитесь, поговорите с ней поласковей, порадуйтесь, что она такая, какая есть. — Она обернулась и снова широко раскрыла руки. — И я такая. Мы все так созданы. И если мужчина со мною мил и ласков, если мне с ним весело, может, я его и поцелую. Вам это подходит?
— Да, — сказал Фуллер смиренно: она ткнула его носом в ту прекрасную первопричину, которая правит миром. — Я, пожалуй, пойду. Прощайте!
— Погодите! — сказала она. — Нельзя так. Вы уйдете, а я останусь с таким чувством, что я плохая. — Она встряхнула головой. — А я не желаю чувствовать себя плохой. Я этого не заслужила.
— Ну что же я могу поделать? — беспомощно спросил Фуллер.
— Можете пройтись со мной по главной улице, как будто вы мной гордитесь, — сказала Сюзанна. — Можете сделать так, чтобы меня опять считали человеком. — Она утвердительно кивнула самой себе. — Вы обязаны сделать это для меня.
Капрал Норман Фуллер, который только два дня как прибыл домой после унылых восемнадцати месяцев в Корее, ждал на балкончике перед гнездышком Сюзанны, на глазах у всего городка.
Сюзанна велела ему выйти, пока она переодевается — переодевается для того, чтобы ее снова считали человеком. Кроме того, она уже позвонила в транспортную контору и велела привезти багаж обратно.
В ожидании Фуллер гладил кошку.
— Ах ты, котя, котя, котя! — повторял он без конца. Эти слова: «котя, котя, котя, котя» — успокаивали его, как спасительный наркотик.
Он повторял их, когда Сюзанна выпорхнула из гнездышка. И никак не мог остановиться, так что ей пришлось решительно отнять у него кошку, чтобы он посмотрел на нее, на Сюзанну, и предложил ей руку.