Гончие псы Гавриила
Шрифт:
Черные глаза заблестели.
– Мое завещание? Ха! Вот, значит, что! Приехали за обещанным, да?
– Ну это довольно трудная задача, раз уж вы еще живы, – ухмыльнулась я. – И не слишком ли, по-вашему, длинный путь я проделала ради шести пенсов? Но если хотите, можете отдать мои шесть пенсов прямо сейчас, и я вас больше не побеспокою.
Я не видела выражения ее лица, только глаза под тенью бровей и тюрбана, выглядывающие из подушек. Я поймала почти веселый взгляд Джона Летмана, но он немедленно насторожился и отвернулся, а бабушка дернулась и неожиданно вынырнула из своих покровов.
– Я могла бы здесь запросто
– Послушайте, – сказала я и остановилась. Чарльз говорил, что ей нравится, когда ей противоречат, а до сих пор она явно старалась меня подколоть. Но бабушка Ха, которую я помнила, не стала бы так говорить даже для того, чтобы спровоцировать отпор. Пятнадцать лет в молодости кажется очень большим сроком, может быть, в старости тоже? Я бы должна чувствовать не неудобство, а симпатию. Я быстро сказала:
– Бабушка Харриет, не говорите так, пожалуйста. Вы прекрасно знаете, что если бы чего-нибудь захотели, в чем-то нуждались, нужно было позвонить только папе или дяде Чезу или любому из нас! Моя семья была в Америке четыре года, вы знаете, и мы, возможно, немного не в курсе, но вы все равно всегда писали дяде Чезу и, как я его поняла, всегда ясно утверждали, что хотите жить здесь и на собственных условиях… – Я сделала широкий жест, обводя руками заброшенную комнату и весь спящий дворец. – Вы же знаете, что если что-то случится, если вы заболеете и на самом деле захотите, чтобы кто-нибудь сюда приехал, или если нужна будет помощь…
Глубоко в тенях кровати сверток так затих, что я осеклась. Лампа горела слабо, но какой-то каприз сквозняка или самой лампы вдруг заставил свет ненадолго вспыхнуть поярче, я увидела бабушкины блестящие глаза. Вовсе не растроганна. Инстинкт, который запрещал мне чувствовать симпатию, не ошибался. Я сказала:
– Бабушка! Вы меня разыгрываете? Просто дразнитесь? Вы понимаете, что говорите ерунду?
– Хм, ерунда, да? Говоришь, у меня преданная семья?
– Бог мой, вам известно, что такое семьи? Не предполагаю, что наша чем-то отличается от других! Прекрасно знаете, что можете нас всех лишать наследства до посинения, но мы все равно останемся вашей семьей!
– Слышишь, Джон?
Ему почему-то было явно неудобно. Он открыл рот, чтобы что-то ответить, но я не дала ему такой возможности:
– Вы прекрасно понимаете мои слова! Если вам что-то нужно или хочется, от Лондона до Бейрута всего шесть часов. Кто-нибудь приедет и перевернет все вверх дном, прежде чем вы до конца разберетесь в своих желаниях. Папа всегда говорит, что семья – это что-то вроде коллективной страховки. Пока ты жив и здоров, она не вмешивается и не обращает внимания, но чуть дела пойдут не так, вся компания начинает действовать. Вспомните дядю Чеза, когда умер его кузен Генри! Папа говорит, что он и не задумывался, просто принял все, как должное. Да я, например, делаю все, что мне нравится, и никто мне не мешает ездить куда хочу, но я прекрасно знаю, что если попаду в беду, то позвоню папе, и он приедет через три секунды. – Я посмотрела на Джона Летмана, задумалась и решительно добавила: – И не начинайте дразнить мистера Летмана. То, что вы говорите, не важно, но одно я сразу должна сделать ясным, даже если это некстати… Все будут довольны, как Петрушки, что он здесь с вами, поэтому лучше обращайтесь с ним хорошо, потому что чем дольше он продержится, тем лучше! Мы не игнорируем
Бабушка Ха уже откровенно смеялась, кокон колыхался, будто попал в шторм. Большая рука взлетела вверх, блеснул рубин.
– Ладно, ребенок, ладно, я дразнила тебя. Ты боец, да? Всегда любила бойцов. Нет, мне не нравится, когда меня могут запросто увидеть, так можно получить только массу неприятностей, и, что бы ты ни говорила, я старею. Ты была очень настойчива, не так ли? Если тебя переполняют эти соображения о праве каждого на личную жизнь, зачем приехала?
Я улыбнулась.
– Все равно не поверите, если скажу, что семейные чувства. Это можно назвать любопытством.
– И что пробудило в тебе такое любопытство?
– Что? Вы, видно, шутите! Очевидно, так привыкли жить в сказочном дворце и окружать себя легендами, как…
– Перезревшая спящая красавица?
Я засмеялась.
– Прямо в точку! Да, можно это сформулировать и так. Но серьезно, вы – знаменитость, и знаете это. Все о вас говорят. Вы – один из обязательных для просмотра видов Ливана. Даже не будь я родственницей, мне бы все о вас рассказали и посоветовали посмотреть на Дар Ибрагим, поэтому, когда я поняла, что имею железную причину зайти в гости и даже вломиться во дворец… Кипящее масло, может, меня бы и остановило, но ничего менее действенное.
– Запомни, Джон: нам нужно кипящее масло. Да, ты Мэнсел до кончиков ногтей, да? Все, значит, обо мне говорят. Кто такие «все»?
– Кто-то в гостинице в Бейруте. Я планировала поездку…
– В гостинице? С кем это ты болтаешь обо мне в отелях Бейрута? – У нее это прозвучало, как «в борделях Каира».
– Не совсем болтаю. Это был клерк. Я планировала поездку к истоку Адониса, он сказал, что я проеду мимо Дар Ибрагима, и…
– Какая гостиница?
– Фениция.
– Ее построили позже, чем вы были в Бейруте, – вставил Джон Летман. Это он первый раз заговорил и продолжал чувствовать себя плохо. – Большая, я вам рассказывал, у порта.
– Что? «Фениция»? Ну ладно, продолжай, что они обо мне говорили в этом отеле?
– Не так уж и много, на самом деле. Клерк не знал, что я ваша родственница, просто рассказывал, что это – интересное место, и что на обратном пути я могу проехать через Сальк и остановиться, чтобы посмотреть на дворец. Потом я ему сказала, что знакома с вашими родственниками, но не объясняла кто я, и поинтересовалась, как вы поживаете, и слышал ли он что-нибудь о вас.
– И что он ответил?
– Только, что по его сведениям у вас все в порядке, но вы уже давно не выходили из дворца. И он сказал, что вы болели не так давно, и у вас был доктор из Бейрута.
– Он это знал?
– Бог мой, да это, наверняка, было во всех газетах! В конце концов, вы – местная легенда. Вам мистер Летман не говорил, что я позвонила доктору домой, чтобы узнать о вас…
– Да, да, говорил. Много бы тебе было от него пользы. Он был дураком. Хорошо, что уехал, очень хорошо… Теперь намного лучше. – Шаль сползла, она начала поправлять ее неожиданно раздраженно и бормотать что-то вроде «звонить про меня» и «болтать про меня в отелях», шепотом не сухим и едким, а неожиданно бессмысленным и неясным. Голова тряслась, так что тюрбан съехал еще сильнее, показывая еще больший кусок бритого скальпа.