Гонка за горизонт
Шрифт:
– Именно так, Вадим Федорович, именно так, – теперь уже Нейман изобразил реверанс по отношению ко мне.
– Ну и отлично! Денис, подкинь-ка меня к Московскому вокзалу. Надо в столицу на пару дней по делам съездить.
– И чего ты, Вадим, в Москве забыл? – мы стояли в ежевечерней пробке на подъезде к Дворцовому мосту. Выбраться с Васьки, как питерцы всегда называли Васильевский остров, где у Неймана был офис, во все времена было сложно.
– Один из замов директора службы вызывает, – ответил Федорович, не поворачивая голову ко мне. Он курил и, похоже,
– А чего смурной такой? Есть из-за чего начальства побаиваться? – я же, наоборот, был на подъеме. Ведь такое дело сегодня удалось, наконец, провернуть. Шесть сотен тысяч зеленых тугриков нам ведь никогда не помешают! А он чего-то хмурится. Вот меня сейчас даже пробка не раздражает. И накрапывающий осенний дождичек. Отвезу подполковника на вокзал и рвану за город на автодром. На мокрой трассе еще интереснее будет гонять.
– Да не в генералах дело, – Федорович с некоторым остервенением загасил сигарету в пепельнице, – Валентина сюрприз очередной устроила, а мне ехать надо.
– Ммм? – не понял я.
– Да понимаешь, – он несколько неуверенно посмотрел на меня, – у нее иногда редко, но бывает. Запой.
Н-да, я даже не знаю что сказать. Пьяной я тетю Валю только на дне рождения в августе видел. А на следующий день она уже трезвая была. И, когда с отпуска прилетели, тоже посидели хорошо. Валентина тогда шампанского выпила, но не перебирала и была вполне нормальная. Больше Настену целовала, чем меня.
– Слушай, Денис, – в глазах Федоровича появилась какая-то надежда, – а может, ты попробуешь?
– Что попробую? – совершенно не понял я Вадима. Справа впереди появилась "дырка", и я рванул туда, обойдя сразу две машины.
– Гипноз. У меня не получится, точности артикуляции не хватает. А с твоими талантами,.. – он замолчал.
Я опять рванул вперед, полагаясь на свой небольшой опыт. Режим включать неохота, так как сегодня уже чуть-чуть перебрал свою норму. Опять мучиться поздно вечером головной болью никак не хотелось. Просьба же Федоровича…
– Да можно, наверно, попробовать. А она не обидится?
– С чего вдруг? Она у меня женщина умная…
Я, все-таки, позвонил. Вламываться в чужую квартиру без предупреждения, хотя хозяин сам дал мне ключи, как-то не комильфо. Позвонил раз, другой, но, тем не менее, пришлось самому открывать замок. Двухкомнатная квартира Баландиных не сказать, что была большой, но уютной. Из прихожей, где я скинул кроссовки и натянул на ноги гостевые тапочки, можно было попасть в залу, кухню, ванную и, как у нас говорят, в места общего пользования. Большая комната была проходной. Маленькая раньше называлась спальней, но теперь там сделали детскую для Настены. В ней она будет жить, когда я куда-нибудь отъеду.
Заглянул в залу. Диван был застелен, одеяло откинуто, подушка примята. На журнальном столике рядом стояла полупустая бутылка шампанского, бокал, испачканный яркой губной помадой и открытая коробка шоколадных конфет. Из динамиков магнитолы тянулся какой-то мягкий блюз. Красиво женщина пьет. С удобствами. Неожиданно за моей спиной раздался звук открываемой двери. Я повернул голову и остолбенел. Из ванной вышла Валентина в… Коротенький халатик был распахнут, под ним ничего не было. А ее тугие совершенные тяжелые высокие груди… Обнаженные широкие бедра… И еще этот запах свежевымытого женского тела… У меня аж в глазах потемнело.
– Дениска! – радостно почти закричала она и шагнула ко мне.
Это был такой горячий поцелуй!.. Пухлые сладкие губы и
И как я теперь посмотрю в глаза Федоровичу?!
– Четыре года назад, – он запнулся. Даже без включения режима мне было видно, что подполковнику очень тяжело вспоминать об этом, не то, что говорить.
– Четыре года назад, – он собрался и теперь рассказывал уже без перерывов, – я, при выполнении задания, был ранен и в бессознательном состоянии попал в плен к чехам. [14] Те пытали меня, пытаясь получить информацию о моей агентуре. Наши меня вытащили. Потеряли троих человек, но вытащили. Как потом сказал хирург, который меня собирал, вытащили в виде куска мяса.
14
Чеченские боевики.
Лицо Федоровича теперь было абсолютно бесстрастным. Он говорил, как будто перед начальством отчитывался.
– Восемь месяцев провалялся в госпитале. Одиннадцать операций. Еще почти год на восстановление физических кондиций. Сейчас к здоровью у меня особых претензий нет, если бы не одно "но", – его голос все-таки сорвался. Вадим достал пачку, долго разминал сигарету, прикурил, бросил короткий, какой-то виноватый взгляд на меня.
– После плена я перестал быть мужчиной, – говорил он теперь совсем тихо, почти шепотом, – не получается, хоть ты тресни. Что-то в голове после изощренных пыток нарушилось. Никакие лекарства не помогают. А Валя… Для нее это оказалось еще хуже, чем для меня. Вначале только и делала, что ревела без перерыва. В госпитале от меня не отходила – она ведь врач, хоть и спортивный. Меня жалела. Потом как-то смирилась. Жить-то все равно надо. Ведь мы по-настоящему любили и любим друг друга. Не хочет она меня бросать. Я предлагал развод, но она не хочет. Нам и без этого хорошо вдвоем. Не так, конечно, как было… Но, иногда, Валентина срывается. Начинает неделю или две пить. Это у нее предохранительный клапан такой, что ли? Раз в полгода-год случается. Бросается в загул. Временами даже интрижки бывают, когда пьяная. Я, конечно, все понимаю. Она же в самом расцвете… Мало ей моих ласк без этого. Даже, практически, не ревную. Только очень за Валеньку боюсь, что нарвется на какую-нибудь сволочь… – он замолчал.
А ведь самая большая сволочь здесь я! Федорович ко мне со всей душой… – я тоже закурил, не поднимая глаз на Вадима. А он неожиданно окрепшим голосом продолжил свою историю:
– Когда я более-менее восстановился, то, вернувшись на службу, опять поехал туда. Через пару месяцев меня из Чечни отозвали. Сказали, что слишком лютую. Информацию я из чехов быстро вытряхивал всю, до последней капли, но… Отозвали, в общем. Жизнь как-то наладилась. Работа свое берет. Подумывали уже ребенка из детского дома взять, когда Виктор с тобой познакомил. А потом я Настеньку увидел… Увидел и прикипел душой. Рассказал, а затем показал Вале. Твоя сестра для нас теперь, как свет в окошке, – он замолчал. Лицо Вадима разгладилось.