Гонки на выживание (Солдаты удачи - 2)

Таманцев Андрей

Николай снова только вздохнул в ответ...

* * *

Пастухов видел, что его сносит в горы. Подтягивая и отпуская стропы, он управлял площадью и наполнением купола, стараясь изменить направление спуска, но ветер был сильнее. Горы приближались -- черная гряда, в которой он не соберет костей. Скорость снижения нарастала, и он понял, что отклониться не сможет. Но тут восходящий теплый поток за сотню метров от каменной стены поднял его и утянул в сторону, на пологий склон. Купол намертво зацепился за крупные острые выступы на вершине и опал. Сергей лежал на наклонной бугристой скале среди камней, мелкие камешки время от времени срывались, со стуком

скатывались вниз и улетали в гулкую черноту. Он чувствовал, что парашют закрепился прочно и надежно удерживает от сползания по склону. На руках и локтях горели ссадины, ткань нового камуфляжного костюма порвалась во многих местах. Однако, как ни странно, лежать было довольно удобно.

"Хорошо бы передохнуть", -- подумал он. Но надо было идти на встречу со своими. Любой шаг, любое движение здесь могли стать последними. Он не видел ничего, кроме непроницаемой черноты внизу и резкого силуэта ближайшей горы на фоне неба, упиравшейся в густую синеву.

"Вот зараза!
– - подумал он.
– - Приземлился нормально, прямо скажем, чудом не расшибся. И опять в плену".

Спускаться до рассвета было чистым самоубийством. Он не знал, заметили или нет пилоты истребителей и вертолетов их выброску с борта "Руслана". Если засекли, передали по связи -- наверняка Рашид-Шах отправит поисковиков. И он ясно представил, за сколько километров увидят белый купол его парашюта с вертолетов их группы захвата. Были б горы эти повыше, белели бы снегами...

Купол, удерживавший его от скольжения вниз по склону, надо было убирать.

И вдруг он засмеялся. Положение было какое угодно, только не смешное. Но он лежал и хохотал, и это не был нервный смех -- спутник предельного перенапряжения. Он хохотал и не мог остановиться.

Ему вспомнился несчастный отец Федор на скале из "Двенадцати стульев". Сколько раз вот так, еще мальчишкой, он хохотал, когда доходил до этого места, когда к незадачливому сопернику бессмертных Остапа и Кисы прилетал орел и улетал, крикнув "ку-ка-ре-ку"!

– - и-мое!
– - вдруг донеслось откуда-то снизу.
– - Пастух, ты?

– - Не корысти ради, -- откликнулся Сергей, -- а волею пославшей мя жены...

– - Чего-о?
– - в ужасе пробасил Хохлов, и негромкий опасливый возглас его гулко разнесся по ущелью.

– - Сними-и-ите меня!
– - корчась от хохота, крикнул вниз Пастух.
– Сними-и-те меня, я хороший!

– - Ты как туда... изловчился?
– - поинтересовался Боцман.

– - Слышь, Митя, -- одолев смех, спросил Пастух, -- ты знаешь, за что я тебя люблю? За умные вопросы. Слушай, этих не видел? Представителей народной интеллигенции...

– - Связи нет, -- ответил Боцман.

– - Ладно, -- сказал Пастух.
– - До восхода, видно, тут пропадать. Не видно ни хрена. Рассветет, начнем движение колонн...

– - Прохладно, однако, -- сказал Боцман.

– - Да, пробирает...
– - отозвался Сергей.
– - Ты "вертушку" видел?

– - Видел, крутился какой-то...
– - как из бочки долетел голос товарища.
– - Может, за нами?

– - Все может быть...

Ночлег был странный... Ворочаясь на камнях, Пастух то задремывал ненадолго, то снова открывал глаза. Было сыро и очень холодно. Надо было ждать солнца нового дня.

* * *

Машин на маршруте становилось все меньше -- палящая жара и пустынные пески, барханы и дюны, крутые подъемы и резкие повороты делали свое дело. Сдавали то двигатели, то трансмиссии, то не

выдерживали люди -- экипажи сходили с трассы и выбывали из состязаний.

Артисту, Мухе и Михаилу пока везло. У них по машинной части пока все было в порядке -- безотказный "лендровер" пилил по жутким дорогам, как у себя дома по Пикадилли.

Бесшабашный Артист еще пару раз, несмотря на строгий запрет, на коротких стоянках и контрольных пунктах пытался вступать в разговор с членами российской команды. И если гонщики малость повеселели, насколько могут повеселеть соискатели приза, поднявшиеся с девятого на седьмое место, отчего и языки у них несколько развязались, то механики из технички после памятного выговора были куда мрачнее прежнего. Квадратный парень, едва завидев Семена, немедленно скрывался внутри фургона, а при третьей попытке, видимо вызванный по рации, на своем красном "джипе" подлетел Добрынин.

– - Вы опять тут, Белецкий? Разговор был? Вы все-таки нарушили мой запрет.

– - А в чем, собственно, дело?
– - вдруг взорвался Артист.
– - Есть закон о свободе печати! Журналист имеет право...

– - Зако-он?
– - прервал его Добрынин.
– - О свободе чего?..
– - И он злобно рассмеялся.
– - Извини, парень, но ты мне не нравишься. Ну вот не нравишься, и все!

– - Я даже догадываюсь почему, -- ядовито парировал Артист.

– - В данном случае как раз не поэтому, -- угрюмо сдвинув брови, сказал "командор".
– - Ты получил второе предупреждение. Третьего не будет. Закон здесь я!

Семен повернулся и пошел к своему "лендроверу".

– - Да! И вот еще что, -- вдогонку ему крикнул Добрынин, -- если что-нибудь у нас еще пропадет, я ни на кого думать не стану -- только на тебя и твоих дружков. Так и запиши себе, "Авторадио".

– - Здорово, Белецкий! Что стряслось?
– - подкатил к Артисту Шурик Штукин в дорогом итальянском комбинезоне жгуче-синего цвета.
– - Чем вызван гнев высокого начальства?

– - Не нравлюсь я ему, видите ли. С первого взгляда. Препятствует контактам, не дает работать.

– - Но ты и его пойми -- с какой харей ему в Москву возвращаться при таких "достижениях"?

– - У них там чего-то крадут что ни день, а меня чуть ли не в наводчики записали, представляешь?
– - кипятился Артист.

– - А, -- махнул рукой Штукин.
– - Брось, Аркаша, не бери в голову. Совок он и в Африке совок. А хочешь, я с ним поговорю, наведу мосты?

– - Да уж конечно, -- сказал Семен.
– - Буду очень тебе благодарен. Мне же тут тоже свои бабки сделать надо. С гонораров живем, не с зарплаты...

– - Ладно, попробую, -- пообещал Шурик.

* * *

...За ночь Сергей продумал технологию спуска и, незадолго до рассвета, приступил к выполнению своего плана.

Лишь заалела утренняя заря. Он не в первый раз и не в десятый убедился -- есть Бог! Его бросило на склон, который обрывался в узкую теснину, метров тридцати глубиной. Вокруг со всех сторон поднимались невысокие вершины и сюда, как в чашу, занесло его парашют.

Продрогший, в волглой и холодной от горного тумана одежде, он подтянулся по стропам к куполу, резанул один шнур, второй, третий... Связать и стянуть их было нетрудно -- Боцман еще в Чечне научил их всех вязать такие узлы, с какими разобрался бы один только Гордий. Веревка получилась прочной. Сергей сбросил один конец с обрыва и, держась за нее, пополз вниз. Зацепившийся за камни парашют должен был выдержать.