Гонконг (др. изд.)
Шрифт:
Увидев, что Розалинда ушла, старый философ мелкими шажками подбежал к двери, закрывшейся за девушкой, и, зажмурившись, сделал вид, что преследует и настигает. Страстно схватил руками воздух, открыл глаза, как бы удивляясь, что никого не поймал. Воскликнул: «Ах, черт возьми, опять не удалось!»
Что ж, надо идти за лопатой. Он еще раз с ревностью посмотрел на портрет, писанный не по законам эстетики. Только простолюдины и варвары не увидят, что нет школы, нет приемов, нет, нет, нет... Ничего
Рослые, довольные латыши – молодцы как на подбор – крупным шагом шли по городу. Опять сегодня все с деньгами. Условились, собрались, прошли по магазинам и лавкам, накупили много хороших вещей.
– А теперь зайдем на ферму, – сказал Приеде. – Посмотрим, что там за выставка у Янки. Он звал.
– Ну, ты что тут намалярил? – спросил Лиепа, заходя в молочную.
Хозяйки долго не было. Когда она появилась, все вежливо поздоровались.
– Вот моя выставка! – показал на стены Берзинь. Все сразу притихли. Никто больше не подсмеивался. Хозяйка живо накрыла на стол и предложила по кружке молока. Выпили с охотой. Руки у нее – загляденье – сами молоко! Воротничок бел, фартук бел, накрахмалено все.
Она заметила, что все они явились со множеством покупок. Значит, каждый из них о ком-то заботился, кому-то что-то хотел привезти; шелка тут хороши. Да и не только.
Но Янка-то ничего себе не покупал никогда, только сейчас она поняла: если покупал – только ей. Ах, а сам как цыган!
Розалинда просила всех в воскресенье прийти на обед. Она давно говорила и Саше Мотыгину и Янке, чтобы пригласили своих товарищей. Ей хотелось видеть свое счастье глазами его друзей.
– А что вы? – спросила она Берзиня.
– А что я?
– Что вы себе купили?
Янка замешался. Неужели сэр Джон ему не платит, а пользуется даровым трудом пленного? Нет, не может быть, он же делал ей подарки, заказал кольца!
«Да, таких колбас и я никогда не ел! – думал Мартыньш за праздничным обедом. – Вот это девушка! Но зачем же ей Янка? Это ведь все пустое!»
Мартыньш ел и смотрел на Розалинду пристально и ни слова не говорил. Она замечала, что он глаз с нее не сводит. По такому росту и комплекции ему и есть надо больше, чем другим. И она еще добавляла и добавляла...
– Ну, и что ты с ней будешь делать, когда женишься? – спросил, сидя на настиле, Ян Мартыньш у Яна Берзиня, когда все товарищи их уже залегли в свои висячие койки по всей жилой палубе.
– Возьму к себе, – разматывая портянки, отвечал матрос.
– А сам будешь жить в казарме? Ты ей врешь, чтобы воспользоваться!
– Зачем же вру! Да и службы срок сокращают...
– Тебе!
– Зачем мне? И тебе и всем. Кругосветное зачтется –
– Куда?
– Как куда?
– Он же художник! – посмеялся кто-то из товарищей.
– Что же, что художник! Это все неосновательно...
– Куда ты пойдешь? Какое у тебя хозяйство? У тебя же земли нет. Ты из голодранцев. Она руки на себя наложит, когда увидит.
Мартыньш из семьи, у которой земли тоже нет. Арендаторы, но очень старательные. У родителей хорошее хозяйство. Он презирал Янку еще и за то, что он «будочник». У них вся порода такая, лодыри! Что он ей туманит голову, какая свадьба с нищим... Янка лжив, обманывает женщин.
– Зачем ты ее обижаешь? – снова укорил Мартыньш, улегшись, и смотрел, приподнявшись.
– А что я?
– А что ты! – передразнил Мартыньш. – Ты – известно кто! Тебе не впервой. Ты найди по себе! Ты же вырос в грязи! Зачем я буду тебе говорить, кто ты. Ты это сам знаешь. Я про тебя плохого не хочу говорить. Но я знаю тебя.
– Чем я ее обижаю? – вскричал Янка в отчаянии.
Мартыньш больше не говорил. Он долго еще смотрел в упор из висячей койки.
Смотрел и Янка. Вдруг он густо покраснел и ушел в угол. Повесил гамак там и долго не мог уснуть.
Он не мог бы выразить словами все, что чувствовал. До сих пор на Мартыньша внимания не обращал. Еще никогда в жизни его никто так жестоко не задел, как сегодня. Сердце заболело, и ныла вся душа от обиды. Как бы он жизнь не жил, но он – матрос и старается. Делал, что все делали. И вот однажды в жизни тронута натура. А грамотный Мартыньш словно придавил Янку сегодня как гора своими укорами. Такие попреки! За что?..
– Всем так нравится! – глядя на свой портрет, говорила Розалинда. – А китаец говорит, что плохо!
Янка присел на табуретку. Девушка взяла подойник.
– Позволь, я сегодня подою! – сказал Янка. Он пошел к коровам и взялся за дело.
«Поразительно, – думала Розалинда, – если я – милкмэйд, то он милкмэн! И еще какой!»
Янка искоса поглядывал на нее. Такая большая ростом, такие плечи, сильная, стройная, ловкая, поворотливая. Нравится всем товарищам. А Мотыгин смеется над всеми. Он хороший товарищ, скромный, никогда не мешает; иногда уйдет, как только поест.
– Конечно, у всех разные понятия, – сказал Янка, когда в дверях появился китаец. – Кто верит в будд, а кто в Магомета.
– Магомет? – спросил старый философ. – Я знаю. Он сидел у нас в Китае, в тюрьме.
– Ну вот видишь, тебе все не так!
– Да, на родине я был известен. У нас, например, разрешается покупать у бедных родителей детей... маленьких девочек...
Обедали вдвоем.
Янка выпил немного рома, обнял Розалинду и поцеловал.