Гонзо-журналистика в СССР
Шрифт:
Они даже дотанцевали без музыки, когда динамики издали предсмертный хрип, оглушив ползала, и сдохли. Но Машенька не сдавалась. Меча громы и молнии из глаз, она вышла на сцену и возвестила, напрягая связки во всю мощь и пытаясь перекричать народ:
— Встречайте — золотой голос Дубровицы, любимец публики — Михаил Агафонов!
На сцену выбежал плотный мужичок приятной наружности и умоляюще поглядел куда-то вверх: там, кажется, была обитель звукорежиссера или техников — не знаю. Но музыка всё не начиналась, и пришлось ему а капелла начинать петь про зимний парк и липы, и тополя
— ...и мы с тобой ... ЫТЬ!.. АТЬ!.. В НЕБО! Тру-ля-ляй! Я кричу! Э-э-эх!
Я улавливал только какие-то обрывки слов, схожие по исполнению на шаманские заклинания, но публика была в восторге, и когда взмокший Агафонов в отчаянии взмахнул рукой и возопил:
— А теперь вместе!
То народ не подвел и восторженно взревел в унисон:
— ЫТЬ! АТЬ! В НЕБО! ТРУ-ЛЯ-ЛЯЙ! Я ЛЕЧУ! Э-Э-ЭХ!!!
В общем — День Конституции удался!
Глава 17, в которой речь идет о мужских забавах
Гараж! Как много в этом слове для сердца мужика слилось! Как много в нем отозвалось!
Александр солнышко наше Сергеевич наверняка в гробу перевернулся, уловив в ветрах эфира мои попытки переврать его великий роман в стихах. Но признать стоило: что в нашем двадцать первом веке, что здесь — в семидесятых — гараж зачастую оставался единственной мужской вотчиной. Так уж вышло, что комфортные современные квартиры вытеснили мужика на периферию хозяйственной жизни, а тотальное увлечение женщин под названием "ходить на работу" лишило сильный пол звания добытчика и кормильца.
Конечно, если дом частный — ситуация была совсем другой. Во дворе и огороде полно мужской работы, и нет никакой необходимости доказывать свою брутальность путем выбивания ковров, забивания гвоздя или пресловутого ударяния пальцем о палец. Но в квартире... Ну, сколько раз за год мужик полезет чинить бачок или будет прикручивать отвалившуюся стенку от шкафчика? Ну, пусть — десять! А посуду мыть и одежду стирать нужно каждый день! Плюс ко всему — тут никаких посудомоечных машин и "индезитов"-автоматов, что сами выжмут и постирают, тоже нет. Так весь дом держится на женщине, и мужику — или брать на себя часть обязанностей вроде тех же ковров и готовки, или зарабатывать в разы больше, или расписываться в собственной неполноценности... Я лежу на диване, пока жена моет пол, потому что я — мужик? Серьезно?
Вот потому-то и выбирают многие мужчины гараж. Там и в машине поковыряться, и с друзьями-товарищами словом перемолвиться о судьбах мира, и подработку какую-никакую найти можно: то починить, это сварить, здесь спаять...
У Анатольича на попечении находилось целых два гаража. Один — редакционный, в котором стояли наши, "маяковские" жигули, и, в общем-то, не было ничего интересного. И второй — личный в гаражном кооперативе посреди хрущевок. Оказывается, я уже бегал по его
И вот это место было довольно примечательным! Во-первых, там стояла "Победа"! Красавец-автомобиль той самой модифицированной "третьей серии". С радиоприемником в качестве штатного оборудования и прочими примочками, весьма прогрессивными для пятидесятых годов, откуда и была родом эта машинка.
А во-вторых, это был не один гараж, а два! Второй, смежный, товарищ Сивоконь взял в аренду у какого-то доходяги — за три бутылки "беленькой" в месяц. И оборудовал себе там то, что бородатые хипстеры и просветленные дамочки из моего времени назвали бы мастерской-студией. У него тут был и диван, и кресла, и приличный столик, и инструменты, развешанные по стенкам в образцовом порядке... А еще станок сверлильный, станок шлифовальный, какой-то самопальный сварочный аппарат и Бог знает какое другое оборудование.
— А шо мне в квартире сидеть? — ухмылялся Юрий Анатольич. — А тут у меня всякие халтурки постоянно нарисовываются, три кооператива ко мне ходят. За помощью моральной и материальной...
— А моральной — это как? — уточнил Стариков.
— А как в той байке — когда пришел мастер, ударил молотком, и всё заработало. Он говорит — с вас сто рублей. Ему: мол, как это — сто? Один раз ударил... Ну, так за то, что ударил — один рубль, а за то, что знал, куда ударить — девяносто девять! Вот, я знаю, куда нужно ткнуть, чтобы всё заработало... Так как вам моя берлога, мужики?
Мы повосхищались берлогой, и Анатольич сказал:
— Ну что, пока мы тут с Женьком всё приготовим, сходи-ка ты, Гера за закуской.
— И за мазью Вишневского, — добавил Женёк.
— А это зачем? — удивился Сивоконь.
— Спину помазать, — смутился Стариков. — Она ж мне ногтями ее, зараза, всю располосовала, черт знает какая там зараза!
— Ладно, ладно, детки, дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток, — проговорил я.
— Не надо нам "белки"! — замахал руками Анатольич. — Ты лучше четвертого найди, а то точно — и белка, и свисток, и черти с дьяволами.
— Задачу понял, исполняю! — козырнул я.
Мужики уже двигали мебель и наводили лоск, когда я, громыхая железной дверью, выбрался на улицу и зашагал к магазину "Дружба". Три литра самогона — это закуски должно быть не просто много, а очень много! И где мне найти четвертого?
***
Четвертый нашел меня сам. Тимофей Сапунов, он же Тимоха, он же Сапун. Стоял себе, стену подпирал у аптеки, откуда я вышел с баночкой заветной мази, которую местные почитали чуть ли не за панацею.
— Гера! — сказал он. — Ты про меня совсем забыл.
— Тимох, — откликнулся я. — Вот ты и попался. Тебе восемнадцать есть?
— Двадцать один, ёлки! Ты что — забыл?
— Самогон пьешь?
— Я всё пью... А что? И что за вопросы за возраст? Опять про армию? Достали уже — служил, не служил.. Ты ж знаешь — служил! Пошел, КМБ прошел, в часть приехал минному делу учиться, бабах — черепно-мозговая травма — комиссовали. Уже мозоль натер на языке! Восемь месяцев я в итоге отслужил!