Гоп-стоп, битте!
Шрифт:
«Гоп-стоп, битте», – он не разжимал судорожным усилием сведенные пальцы на куртке таксиста и не отпускал его от себя.
Удар в лицо ребристым металлом кастета, как вспышка магния перед глазами. Сноп разноцветных искр.
Закапало теплое. Ослабли руки. Упал на спину, и навалилась темнота.
– Ну что ты за человек, Чемодан? Он на ногах не стоит, а ты его уродуешь.
– Его вообще надо замочить. Оторвал карман, пидар! – Таксист пнул со всей силы ногой в лицо.
Дернулась от удара голова, кровь оросила траву, но пассажир не шевельнулся.
Подбежала, толкнула в грудь со всей силы.
– Хватит! Кассир сказал тебе, клиента не калечить!
– Влюбилась, Нинон?
Открыли рюкзак. Опа-на! Вытряхнули деньги. Обыскали. Раздели до трусов. Уложили одежду в рюкзак, отнесли в сторону, завалили травой и ветками. Вещдок! Вернулись. Чемодан извлек из бардачка бутылку «Жигулевского» и вылил пиво на ограбленного.
Сели в машину, проехали пару метров. Таксист нажал на тормоз.
– Нельзя его так оставлять, – водитель достал из-под сиденья монтировку, – пойду его грохну.
– Ты че, Чемодан? Он же в полном отрубоне.
– Так все-таки влюбилась? – Открыл дверцу, собираясь выйти из машины.
– Только попробуй! Скажу Кассиру, он тебя уроет.
– А если он потом нас вспомнит?
– Ни один еще не вспомнил.
– Ни один еще после такой дозы карманы мне не отрывал. – Водитель посмотрел в сторону поверженного пассажира, подумал немного, грязно выругался и нерешительно тронул с места.
Сидела с каменным лицом. Прикурила сигарету и тут же выбросила.
На фронтоне придорожного кафе «Ласточка» местный художник нарисовал птичку, похожую на летящего пингвина.
– Останови у «Ласточки». Живот скрутило.
Забежала в кафе, но пошла не в туалет, а к телефону.
– Верка, привет, – оглянулась, зашептала секретным голосом, – слушай, внимательно. Позвони в «Скорую». На шестом километре справа от столба, прямо за посадкой… Кто-кто? Клиент. Да, молодой. Да, красивый. Машина рядом? Отлично. Сгоняй. Укутай в одеяло – дубариловка. Пока «Скорая» приедет, он замерзнет на сто рядов… Да, влюбилась. А что, нельзя? Давай! Рассчитаюсь по-царски.
Вернулась. Села сзади. Закрыла глаза. Запрокинула голову.
Ей никто раньше не целовал ладонь. Он первый.
Белые стены приемного покоя и мучительно издалека, никак не понять откуда, бесстрастно, глухо, без модуляций:
– Фамилия? Как твоя фамилия?
– Не врубается, алкаш. – Женский голос, тоже лишенный сострадания.
– Ну, хорошо, а как маму-то зовут, помнишь?
– Не помнит! Как это, в сущности, ужасно, забыть имя матери. – Доктор в застиранном, тесном в подмышках халате покосился на смазливую медсестру и остался доволен произведенным впечатлением. – Смотрите, Леночка, был здоров от природы, можно сказать, как бык здоров. Живи – не хочу, но он, пьянь, целенаправленно, систематически, ежедневно отравлял себя зельем – и вот результат. Я понимаю, конечно, что алкоголизм – это болезнь, знаю, что из множества бытовых пьяниц, ежедневно употребляющих спиртное в течение нескольких лет, только восемь процентов превратятся в законченных алкоголиков, но не понимаю вот этого слабоволия, вернее, полного отсутствия воли. Ведь до того, как он приобрел болезненную зависимость от сивухи, он же мог остановиться? Мог?
– А почему только восемь?
– Ну это же всем известный медицинский факт. В войну солдатам каждый день давали так называемые наркомовские сто грамм. А потом война закончилась, и больше за обедом не наливали. Так вот, девяносто два человека из ста приступили к еде без стопарика, а восемь без стопарика есть не смогли и побежали искать спиртное. Вот они и составили восемь процентов. Статистика!
– Они за кайфом побежали.
– Ничего себе! За кайфом они побежали! Мне, например, тоже нравится состояние легкого опьянения, но я же понимаю, что у меня есть пациенты, работа, обязанности перед семьей, перед обществом, в конце концов, и именно поэтому я и не пью по утрам водку вместо чая.
– Ну и вонизм от него! Хоть закусывай!
– Это кровь, Леночка, пивом пахнет, кровь! Тут белой горячкой пахнет. Беспокоен слишком. Тревожен. Возбужден.
«Гоп-стоп, битте». Больной попытался приподняться, но ему не дали.
– Образованные алкаши пошли, – доктор надавил больному на плечи и придавил к кушетке, – типичный алкогольный бред. «Белочка», конечно. Давайте его в бокс для психов.
«Гоп-стоп, битте!» – кричал больной по дороге в бокс.
– У меня прямо мороз по коже от его гоп-стопа. Он же о чем-то важном просит. Я это как женщина чувствую. А может быть, он немец? – Лена зафиксировала локти больного специальным бинтом на железной раме кровати.
– Откуда немцу знать, что такое гоп-стоп?
– А может, это бандит, специализирующийся на ограблении иностранцев?
– Во что он был одет? Где его одежда?
– Вы не поверите. Он был в одних трусах.
– Это называется «налегке». Знаете, Леночка, старый анекдот? Студент пропустил лекцию и объясняет профессору, дескать, выскочил на балкон налегке и поэтому простыл. «Налегке – это как?» – спрашивает профессор. «Ну, в одном презервативе!»
– Не в презервативе, а в атласном одеяле.
– Как – в одеяле?
– А вот так. Как у себя в спальне. В лесу, без штанов, пьяный в сиську и в шикарном одеяле. Ночничка только не хватает. Главное, сам весь в крови, а одеяло чистое.
– Давайте, Леночка, обработаем ему лицо. Чем-то лоб и губы рассекли. Придется шовчики наложить. Потом поставим системку, прокапаем, попробуем снять интоксикацию. Полежит до утра, а завтра пусть с ним наркологи разбираются.
Две жирные мухи на потолке и одна худенькая на подоконнике подождали, пока за людьми в белых халатах захлопнется зарешеченная дверь, приземлились на грудь связанного больного, посучили задними ножками от удовольствия и принялись за ужин. На ужин подавали запекшуюся кровь с пивом.
Он почувствовал укус и резко дернул хорошо развитыми грудными мышцами. Мухи взлетели и снова опустились на то же место. Он повторил маневр, но хитрые мухи поняли, что он не может двигать руками, и спокойно продолжили ужин. Нельзя сказать, что они делали ему очень больно – скорее раздражали. Гораздо сильнее болел правый локтевой сустав.
Двигал в беспамятстве рукой. Толстая игла елозила в вене. Иногда она выпадала из нее, и тогда раствор вытекал мимо кровеносного сосуда, распирал ткани, причиняя страдание.