Гора Дракона
Шрифт:
Он работал перед большим венецианским окном с видом на пустыню. Только это и служило ему утешением. Время от времени он смотрел на улицу, наблюдая за тем, как солнце сияет золотом на желтом песке.
— Ги… — услышал он у себя за спиной голос.
Де Вака.
Он повернулся и обнаружил, что она стоит в дверях, в джинсах и футболке, через руку перекинут лабораторный халат.
— Помощь нужна? — спросила она.
— Нет, — ответил он.
— Послушай, — начала она, — извини меня за то, что я сказала в гриппозном отсеке.
Он молча отвернулся. Разговоры с этой женщиной всегда заканчивались плохо.
Он
— Я хочу извиниться, — настаивала она.
Ученый вздохнул.
— Извинения приняты.
— Не верю, — сказала она. — Ты все равно сердишься.
Ги повернулся к ней.
— Дело не в словах, произнесенных в гриппозном отсеке. Ты придираешься ко всему, что я говорю.
— Ты говоришь много глупостей, — вспыхнув, сказала де Вака.
— Вот именно это я и имею в виду. Ты пришла не затем, чтобы извиниться. Ты хочешь поспорить со мной.
В пустой лаборатории воцарилась тишина, затем де Вака встала.
— Мы можем, по крайней мере, поддерживать профессиональные отношения. Нам придется. Мне нужен этот бонус для моей клиники. Итак, эксперимент провалился. Попробуем снова.
Карсон посмотрел на фигуру, залитую светом, падающим из венецианского окна: фиалковые глаза, длинные черные волосы окутывают плечи и спину. Он вдруг понял, что задержал дыхание, так она была красива. И почувствовал, что перестал на нее злиться.
— Что происходит между тобой и Майком Марром? — спросил он.
Она бросила на него короткий взгляд.
— Этим сукиным сыном? Он вяжется ко мне с самого первого дня. Наверное, думает, что ни одна баба не может устоять против больших черных сапог и десятигаллоновой шляпы.
— Во время Пикника бомбы у меня сложилось впечатление, что ты довольно успешно сопротивляешься его натиску.
На лице де Ваки появилось грустное выражение.
— Да. Но он не из тех, кто любит, чтобы им перечили. Он подходит с улыбочками и разговорчиками, но на самом деле он совсем не такой. Ты же видел, как он врезал мне в живот прикладом в гриппозном отсеке. Если честно, в нем есть что-то такое, что меня ужасно пугает. — Она резко откинула волосы с лица одним пальцем. — Ладно, давай поработаем.
Карсон выдохнул.
— Хорошо. Вот мои соображения. Подумай, может, тебе в голову придут еще какие-то причины, по которым мы могли потерпеть поражение.
Он подтолкнул к ней компьютер, она села на соседний табурет у лабораторного стола и принялась читать записи на экране.
— У меня есть другая идея, — сказала она через некоторое время.
— Какая?
Она напечатала:
Вариант 5: Вирус заражен другими штаммами Х-гриппа или фрагментами плазмиды.
Ответ: Провести повторную очистку и протестировать результат.
— А почему ты подумала, что он может быть заражен? — спросил Карсон.
— Такая возможность существует.
— Но эти образцы проверены ГЭФ-ом. [38] Они чище, чем шутки Ватикана.
— Я же сказала, что такой вариант возможен, — повторила женщина. — Нельзя во всем доверять машинам. Штаммы очень похожи друг на друга.
— Ладно, ладно. — Карсон вздохнул. — Но сначала я снова просмотрю записи Барта, касающиеся
38
Глобальный экологический фонд.
— Давай я тебе помогу, — предложила де Вака. — Может быть, вдвоем мы сумеем что-нибудь найти.
Они начали молча читать.
Роджер Черны лежал на кровати в изоляторе и смотрел на Брендон-Смит. Она сидела, прислонившись к противоположной стене, и, как обычно, ворчала. Он ненавидел ее сильнее и ожесточеннее, чем кого-либо в своей жизни. Ненавидел огромный защитный костюм, в котором она напоминала жирную клецку, ненавидел язвительный ноющий голос, сам звук ее дыхания и жалобы по интеркому. Из-за нее он мог умереть. Он был в ярости от того, что ему приходилось находиться с ней в одной палате изолятора. С такими деньжищами «Джин-Дайн» вполне мог оборудовать две палаты. Зачем засовывать его в одно помещение с толстой уродливой женщиной, которая стонет и ругается весь день напролет?
Ему приходилось наблюдать за всеми функциями ее организма — как она спит, ест, опустошает мешок для дерьма, вообще за всем. Это было невыносимо. И без того жизнь представляла собой сплошные неудобства: постоянно приходилось думать о сохранении стерильности, даже когда ты мочишься или хочешь пообедать. Он решил, что когда выберется отсюда, то подаст на них в суд, если они не сделают для него что-нибудь по-настоящему хорошее — например, выплатят премию в сто тысяч. Они должны были обеспечить его защитным костюмом из ткани, которую невозможно порвать. В обязательном порядке. И неважно, что им выдали чистые костюмы. Его заперли вместе с возможным убийцей. Они перед ним виноваты и заплатят за это.
В довершение всего они отказывались сообщать ему результаты частых анализов крови. Получалось, он узнает что-нибудь определенное, только когда истекут девяносто шесть часов. Если его выпустят, значит, с ним все в порядке. Если нет…
«Черт возьми, — подумал он, — им придется заплатить мне две сотни. Нет, две с половиной. Я найму хорошего адвоката».
Было десять часов. Приглушенный свет говорил о том, что сейчас вечер, а не утро. В этой тюрьме Роджер только так и мог определять время суток. Он в очередной раз вспомнил тот единственный раз, когда он лежал в больнице десять лет назад. Экстренная аппендэктомия. Здесь все тоже напоминало больницу, только хуже. Намного. Он находился на глубине ста футов под землей, запертый в крошечной комнатке с соседкой, которая… Роджер вдохнул и выдохнул несколько раз, пытаясь прогнать панику, рвущуюся на поверхность.
Медленно, постепенно его дыхание вернулось в норму. Он передвинулся на кровати и направил пульт на телевизор, свисавший с потолка. В очередной раз показывали «Трех уродов». Да все, что угодно, только бы не думать о том, где он оказался.
Раздался тихий сигнал, высоко на стене замигала синяя лампа, затем послышалось шипение вырвавшегося на свободу сжатого воздуха, и в дверь протиснулся доктор Грэди в красном костюме для аварийных ситуаций, таком громоздком, что он тормозил все движения.