Гора Орлиная
Шрифт:
Жигаль опять заговорил про свое — увлеченно, бойко.
— А ты соловей! — заметил рудобой.
— В лесу живу! — засмеялся жигаль и повернулся к стойке. Кабатчица бросила ему пряник. — Гостинец-то мне послан, мне! — закричал он от радости. — Еще выпьем? У тебя деньги есть. Я видел, сколько ты на рябиновой палочке зарубок сделал, — много руды поднял.
— Эти зарубки, знаешь, — хрипло проговорил рудобой, — они мне во как достаются. Зимою обвал случился… Меня уж на блинах поминали, думали — не жив… Напарник мой…
Купив пряников, ребятишки прошмыгнули мимо подгулявших. Углежог едва не схватил Алешу за рукав.
— Малец! Забегай ко мне в курень, берестяной рожок тебе сделаю!
Алеша не ответил. Хозяйка дала лишний пряник — от доброго сердца или случайно, — и задерживаться в кабаке не хотелось.
Ребятишки вышли на крыльце.
Навстречу им, пошатываясь, одолевая с трудом кривые ступеньки, поднимался оборванный старик. Лицо у него было маленькое и такое морщинистое, что казалось, морщинки подмигивали одна другой. В единственной, желтой и жилистой руке он держал еловую веточку.
— Вот, — сказал он появившейся на пороге кабатчице, — в ельник за пять верст ходил… умаялся… поднеси, матушка, поднеси за радение мое… герб наш кабацкий обновить пора.
Веточка тряслась в его руке.
— Зря ноги бил! — неожиданно сердито сказала кабатчица. — Буду я всяким подавать. К нашему берегу не привалит хорошее дерево…
«Нет, — подумал Алеша, — не от чистого сердца дала она лишний пряник, а так, просчиталась».
— Солдату, матушка… солдат обязан герб стеречь. Вот и радею, — жалко улыбался однорукий старик.
— Эти еще не засохли, а ты с новыми заявился. Не подам!
— В горле засохло, матушка…
— В пруду воды много: и напиться и утопиться! — засмеялась кабатчица и захлопнула дверь.
Старик бросил ветку, выругался, погрозил кулаком и побрел к заводу.
— В караушку пошел, покурить, — догадался Пашка. — Сторожем когда-то был… Айда!
Ребятишки пошли по улице, торопливо жуя пряники.
— А берестяной рожок — это ладно бы! — сказал Алеша. — Я в лесу давно не бывал.
— Пьяный он, потому и хвастает, — рассудил Пашка.
— В лесу хорошо, — твердил свое Алеша. — У нас на том заводе страда была… страдовали… на сенокос ходили. Завод остановят и — всем поселком в лес, в поле…
— Тут не остановишь. Тигельский завод, знаешь, какой!
— В лесу вольно…
— Дурак ты! — рассердился Пашка, помолчал, вспомнил: — А в заводе голуби есть, в каждом корпусе свои.
— Врешь!
— Не видел разве? Мужики и те их прикармливают… Научись, чтоб они с твоей руки брали… А ты — «берестяной рожок»! — Пашка вскинул руку и забормотал, глядя в небо: — Гуль, гуль, гуль!
Алеша тоже вытянул руку вперед, но вскрикнул от боли под лопаткой…
— Покормил голубей! Как не выйду завтра в котельную…
—
— Попробуй-ка!
Алеша говорил так, будто во всем был виноват Пашка.
Они перестали пререкаться, увидев, как увалистый парнишка, тот самый, что схватил Алешу за ногу в черемушнике, вел двух девчонок. Было бы ловко сейчас побить его да еще натянуть картуз на глаза и поглядеть, как он заревет при девчонках. Они хоть и маленькие, а все равно ему стыдно будет.
Девчонки были босые, нечесаные, в длинных синих платьицах. Одну звали Машей, другую Аленкой. Обе смотрели исподлобья, словно опасались чего-то недоброго. Особенно хмурилась белокурая Маша.
— Куда ты их волокешь, Сергунька? — поинтересовался Пашка.
— К матери, на пруд, — с готовностью ответил Сергунька и тут же начал оправдываться: — Заставили водиться. Кабы еще наши, а то плотинного мастера. Они Железновы, а мы Переваловы. В соседях живем.
Алеша понял, что Сергунька хочет помириться с ним. Еще бы не помириться, раз Пашка Леонов теперь Алешин друг.
— Чего так-то глядишь? — спросил Пашка у Маши. — Боишься? На тебе пряник. — И повернулся к Алеше. — Мы ей лишний, дареный…
Маша скупо улыбнулась, нерешительно протянула руку.
— А мне? — строго спросила Аленка. — Не даете? Тогда и ты не бери, Машка!
Алеша, поделился с ней пряником, спросил Сергуньку:
— Хочешь?
— Не. Что я, маленький?
— Мы не меньше тебя, — проговорил внушительно Пашка, втиснул пряник в Сергунькину руку и сказал Алеше: — У него ничем-ничего… Его дома здорово строжат… деньги все забирают.
Сергуньке нисколько не было стыдно — наоборот, он радовался и гордился, что Пашка жалеет его. Разломив пряник, он потихоньку отдал половину Аленке, но ребята это заметили. Сергунька покраснел и оправдался тем, что Аленка-де меньше всех.
— Мы с ней одинаковые, — возразила Маша. — В один раз родились у мамки. Двойняшки мы…
— Больно я знал!
Алеша посмотрел на сконфуженного Сергуньку, на Аленку, доедавшую пряник, и начал дразнить:
— Жених и невеста! Жених и невеста!
— Смотри у меня! — Сергунька погрозил кулаком. — А то на черемуху штаны забросим!
Аленка засмеялась.
— А правда это — про черемуху?
— Будет вам, — примирительно сказал Пашка. — Алексей теперь на заводе робит. Это вам не черемуха — в котле помаяться. Может, это на его деньги пряники куплены… Пошли лучше на пруд.
Сзади раздалась песня:
Понедельник — легкий день: Кто на рудник, кто в курень. Один миленький — на медный А другой — на золотой.