Гораздо тихий государь
Шрифт:
Непослушные слезинки повисли на реденьких ресницах его. Он стряхнул их двумя щелчками и еще пуще захохотал.
— Не можно! Слезою от смеха сейчас же изойду! — извивался он по полу. — Повели, Алексашенька, попримолкнуть мне!
— Будет! — забарабанил государь пальцами по стеклу и снова насупился. — Бубнит, что твой дождь по стене!
И, поддев ногой карлика, выбросил его в сени.
— Ты бы, преславный, кровь себе отворил, — посоветовал робко Морозов. — Авось, дух полегшает. Царь отрицательно покачал головой.
— Боязно
— А ты бы лекарю наказал всему Кремлю кровь отворить.
Стрешнев замахал руками на Бориса Ивановича.
— Еще бы государю великому всех смердов загнать для той пригоды! Надобно достойного обрести.
И поклонился царю:
— Взял бы с собою Бориса к лекарю.
Пораздумав немного, Алексей встал.
— Волю я не с Борисом, а с тобой кровь отворять, Родивон!
Стрешнев болезненно ухватился за поясницу.
— Рад бы честь такую приять, да токмо вечор отворял.
— Перечить? — перекосил лицо Алексей. — Своему государю?! — он не дал опомниться советнику и ударил его по лицу.
— Да мы тебя — в батоги! В земли студеные!
Морозов незаметно отступил и юркнул в полуоткрытую дверь.
— Иди! — пхнул он ногой прилепившегося к порогу карлика.
Еле живой шут встал и, собрав все силы, прыгнул на спину Стрешнева.
— А вот из Родивоновой головушки волосики тебе, Алексашенька! Эвон, сребряные какие!
— Не вели! — взмолился Стрешнев. — Краше на дыбу идти, нежели сором терпети от скомороха!
Алексей вцепился одной рукой в бороду Родиона, а другой оттолкнул его от себя.
Стрешнев вскрикнул и упал, больно стукнувшись головой о стену, и придавил всей своей тяжестью карлика.
— И бороденка-то — что туман на болоте, — сплюнул царь и, отбросив от себя клок вырванной бороды советника, гадливо вытер руки о полу кафтана. — Не мог добрых волосьев отрастить государя для! Вша! Един тебе глагол — вша! Тьфу, окаянный!
Отворив себе кровь, Алексей, чтобы как-нибудь развлечься, собрался по совету Ордина-Нащокина в подмосковное село Коломенское.
Во всю дорогу царь дулся, придирался к каждому пустяку и то и дело зло тыкал посохом в спину возницы.
— Все-то вы норовите государя прогневить! Все-то вы басурманы!
Стрельцы и ратники, прибывшие заранее в Коломенское, подготовляли потеху для государя.
На берегу Москва-реки дворцовые рубленники сколачивали помост. Бабы просеивали желтый, как зимнее солнце, песок. Ребятишки, надрываясь от тяжести, тащили кули с песком и под присмотром стрелецкого десятника посыпали дорогу. Сенные девушки устлали лестницу, ведущую на помост, медвежьими и волчьими шкурами, а балясы [19] обмотали объярью, подбитой куницей и соболем.
19
Балясы — перила.
У околицы, в ожидании царя,
Узнав, какая потеха готовится для царя, крестьяне побросали работу и убежали в лес. Но искушенные дозорные подстерегли их недалеко за опушкой и отрезали путь. Начался горячий торг. Меньше, чем за три алтына, стрельцы не отпускали пойманных. Крестьяне ползали на коленях, клялись, что таких денег у них никогда не бывало, но стража была неумолима.
Откупившиеся стремглав убежали в непроходимые дебри, а остальных погнали к реке.
Прибыв в потешное село, Алексей прежде всего отслужил молебен и потом уже приказал начинать потеху.
— Достатно ли сиротин для потехи? — деловито поворачивался он то и дело к советникам. — Сдается мне, допреж боле их было.
Грузно переваливаясь и сопя, двигался государь по желтой тропинке к помосту.
Ближние наперебой старались успокоить его и уверяли, что в избах не осталось ни одного мужчины.
Опершись на плечи Ордын-Нащокина и Морозова, Алексей с большими усилиями зашагал по гнувшейся под тяжестью его тела деснице. Позади, стараясь держаться как можно тише и незаметнее, дородный стряпчий благоговейно нес над головой государя унизанный яхонтами и алмазами шелковый солношник.
По реке сновали челны. В них сидели стрельцы с нагайками и батогами наготове.
— Нырять, должно, будем, — перешептывались крестьяне, со страхом поглядывая на мутные волны реки и зябко натягивали на уши епанчишки. Сеял мелкий осенний дождь. С полуночной стороны дул резкий пронизывающий ветер.
Точно почуяв добычу, черными вереницами слеталось на Прибрежные ивы и осокорь воронье.
Подняв ворот собольей шубы, царь уселся в резное, с золотыми узорами, кресло и устремил хозяйский взгляд в безнадежное небо.
«Снежку послал бы Господь, озимя от стужи сокрыть», — подумал со вздохом он и легким кивком поманил к себе стрелецкого полуголову.
Служилый, переступая через три ступени, почти скатился с помоста, во весь дух помчался к крестьянам и привел одного из них к царю.
Колотясь лбом о настил, полз крестьянин на брюхе к Алексею.
Государь милостиво разрешил ему встать.
— Крестьянствуем, сиротина?
— Крестьянствуем, царь-государь.
— Добро, — похвалил Алексей.
Выжав в кулаке мокрую бороду, крестьянин перекрестился.
— Доподлинно так… Робим… Что Бог оставил, о том гораздо радеем.
Царь собрал морщинками лоб.
— А много ли было допреж?
Мужик жалко улыбнулся и развел руками.
— Про много и в думках не было, царь наш премилостивый! Чать, ведомо тебе, землицы у нас — двум курченкам не разминуться.
Ордын-Нащокин незаметно наступил на ногу крестьянину и выразительно поглядел на него.
Чувствуя, что наговорил лишнего, мужик упал на колени и приложился губами к перепачканному в грязь носку государева сапога.