Гораздо тихий государь
Шрифт:
Трижды перекрестившись на образа, юродивые, по молчаливому приглашению царевны, сели на лавку.
— А духовник пошто не шествует? — спросила зардевшаяся боярышня, склонясь перед Босым.
— Сейчас с царицей пожалует, — буркнул Босой, глядя куда-то поверх голов.
Янина молитвенно сложила руки.
— Прикажи, матушка-царевна, уйти. Не можно мне, не достойной, предстать перед очи царицыны.
Мясистые губы Василия передернулись в усмешке. «А и лукава же баба проклятая. Обликом — херувим, а душою — сатана сатаной». Царевна привлекла к себе крестницу:
— Не кручинься.
— Жалует! — объявила боярышня и широко распахнула дверь.
Милостиво улыбаясь, в светлицу вошла Марья Ильинична. За ней бочком протиснулся отец Вонифатьев. Васька встал и перекрестил воздух.
— Благословенно благословенное… Тьма свету не в кручину. Свет же в тьме — радости.
Никодим шлепнул себя по ляжкам и, грозясь пальцем в окно, подхватил, перебирая пальцами струны домры:
— Тьме Бог — отец, свету Господь — родитель, нам же на радости — свет царица Мария.
Царица ничего не поняла, с заискивающей улыбкой подошла к прозорливцу.
— Не растолкуешь ли мне сии премудрые словеса?
Васька поджал губы и повернулся к Никодиму.
— Реки!
Никодим таинственно наклонился к царице.
— Прикажи Проньке. В пятничные дни дана ему великая сила предреканья.
Пронька шмыгнул носом, обнюхав воздух и вдруг закатился сиплым смешком.
— Зрю!.. Ночь дню поклоняется, свет тьму проглотил. А в свете, как горлица белая, царица купается!
Он обежал вокруг Марьи Ильиничны и радостно закончил:
— Очистившийся перед Васенькой — перед Богом очистится!
Допустив поочередно к своей руке царевну, Марфу и Янину, царица уселась под образами и умильно воззрилась на Босого.
— Сказывала мне Аннушка, будто занадобилась я тебе, прозорливец.
Васька ничего не ответил. Он неожиданно размахнулся, больно ударил себя по лицу и разодрал бархатную рясу. В сумраке, полунагой, свирепый, он казался очень страшным.
Царица закрыла глаза, чтобы не видеть надвигающегося на нее великана.
— Не можно мне зреть мужа нагого, — с мольбою вымолвила она. — Да и опричь сего, страшусь я вериг. Словно бы гады, обвились они вокруг телес твоих мученических. Свободи себя от них, прозорливец.
— Сама слободи, — ткнулся губами в ухо Марьи Ильиничны Никодим. — Никому не положено, опричь царицы, касаться желез сих святых.
Превозмогая страх и стыд царица сняла с юродивого вериги. Васька с наслаждением встряхнулся и присел на пол.
— Сестры дражайшие!
Все с удивлением переглянулись:
— Откеле исходит сей глас?
— Сестры дражайшие! — снова сдушенно прокатилось по терему.
Помертвевшая от суеверного ужаса царица пала ниц перед иконами:
— Царица небесная, заступи!
И тотчас же, где-то подле нее, не то под ногами, не то у самого уха раздалось протяжно:
— Царица небесная, заступи!
Царевна и Марфа, потрясенные чудом, крепко уцепились за Никодима и Проньку и молили Босого выгнать из светлицы нечистого, но страшный голос не унимался. Он то гулко бился о стены, то рокочущим хохотом кружился в воздухе, отдаваясь громовыми раскатами в сердцах
— Про Никона… реки про Никона, — подсказала она едва слышно.
— Некие рекут, Никон-де тщится книги священные исправить во славу Божию. Ему же противоборствуют еретики, — плачуще донеслось из-за окна. — А я, Бог Саваоф, глаголю: не внемлите гласу лукавого!.. Ибо не ревнители древнего благочестия, но Никон сеет ересь в душах христианских.
Марья Ильинична встрепенулась. Ее лицо зарделось счастливой улыбкой. Она благоговейно воззрилась на образа и истово перекрестилась. Все ее сомнения рассеялись. Еще недавно, когда Никон вел беседу с царем и учеными монахами о необходимости исправления богослужебных книг, она почувствовала, что затевается недоброе дело. Однако Ртищев, Ордын-Нащокин, Никита Романов и сам Алексей, изо дня в день доказывая ей правоту Никона, смутили ее душу. Теперь же сам Бог открыл истину.
— Верую, Господи, и исповедаю крещение тако, како веровали древлие чудотворцы твои! — клятвенно крикнула она, и опустившись на колени, стукнулась об пол лбом.
Янина подползла к царице, горячо поцеловала край ее платья.
— Како ты рекла, тако и я под твоею рукою буду противоборствовать Никону, — прошептала она и снова закрыла руками лицо, чтобы не выдать торжествующей радости.
— Благословенна раба Мария, — ласкающе-мягко вздохнуло над головами.
Расставив широко пальцы, Янина восхищенно поглядела на Ваську. «И даст же Бог человеку дражайший дар вещаний чревом!» — умиленно подумала она и искренно перекрестилась.
Выполнив добросовестно все, что требовала щедро наградившая его полонянка, Босой шагнул к царице, но вдруг зашатался и рухнул на пол.
— Почил! — вскрикнул склонившийся над прозорливцем Никодим.
Марья Ильинична с рыданием упала на грудь Босого. Василий приоткрыл один глаз и болезненно улыбнулся.
— Не рыдай мене, мати! — запел он и неожиданно расхохотался страшным хохотом сумасшедшего.
Глава XVI
Вечный страх, что узнают его языки, иссушил Корепина, измотал всю его душу. Он облютел, становился все более подозрительным и остерегался даже закадычнейшего своего друга Яшки. В каждом человеке чудился ему враг, поджидавший лишь случая, чтобы предать его.
Только в редкие встречи с Таней ненадолго оживлялся Савинка, забывая о всех стерегущих его напастях.
В условные дни сходились они в лесу, в берлоге, которая служила бродягам жильем. Яшка, завидев женщину, немедленно исчезал. В берлоге было тепло и довольно просторно — товарищи углубили яму, стены утеплили подобранными на свалке войлочными лохмотьями и соломой и обшили дубьем; кровлей служило решетование из прутьев и хвороста, придавленное снежным сугробом; вход в землянку вел через дыру, прорытую в стороне и защищенную от человеческих глаз кустарником. Зарывшись по пояс в тряпье, Корепин припадал губами к щеке Тани и так мог просиживать без слов часами.