Горбун лорда Кромвеля
Шрифт:
– Тут трудно утверждать что-нибудь с уверенностью, – пожал плечами монах. – Согласно Евангелию, Спаситель умер первым. Но он был подвергнут истязаниям еще до распятия.
– Да, статуи и картины производят на нас сильное впечатление, но порой вводят в заблуждение, – заметил я. – Брат Габриель, вы не находите, что случившееся в церкви весьма напоминает парадокс?
– Что вы имеете в виду, сэр?
Эта длань принадлежала грабителю. Она превратилась в мощи, за прикосновение к которым люди платили до тех пор, пока на это не был наложен запрет. А потом ее похитил другой грабитель.
– Да, возможно, это парадокс, – нехотя согласился брат Габриель. – Но этот парадокс для всех нас обернулся трагедией.
– Один человек в состоянии унести такой большой ларец?
– Во время пасхальной процессии
– Но до болот, возможно, дотащит?
– Возможно, – кивнул головой монах.
– Я думаю, мне тоже следует бросить взгляд на болота, если, конечно, вы подскажете мне, как туда пройти.
– Разумеется. В задней стене есть калитка.
– Благодарю вас, брат Габриель. Ваша библиотека восхитительна.
Брат Габриель вывел меня из здания и указал в сторону кладбища.
– Идите вон по той тропе, мимо фруктового сада и пруда, и увидите калитку. Правда, боюсь, тропа сейчас занесена снегом.
– Ничего, на мне непромокаемые боты. Что ж, брат Габриель, увидимся за ужином. Кстати, там вы встретитесь и с моим молодым помощником, – не без ехидства добавил я.
Ризничий вспыхнул и опустил голову.
– Да… да, конечно.
– Еще раз примите мою благодарность за оказанную помощь, брат Габриель. И за откровенность тоже. Не смею больше вас задерживать.
Я кивнул и двинулся по указанной тропе. Обернувшись, я увидел, как ризничий, понуро опустив голову, бредет к церкви.
ГЛАВА 12
Я миновал служебные помещения и мастерские и через маленькую калитку вошел на мирское кладбище. Днем оно казалось вовсе не таким большим, как ночью. Снег наполовину скрывал надгробные камни, под которыми покоились состоятельные горожане, заплатившие за право обрести последний приют в монастырских стенах, и опочившие в монастыре приезжие. Я разглядел три больших семейных склепа, подобные усыпальнице семьи Фицхью, которую мы посетили прошлой ночью. За кладбищем виднелись ряды фруктовых деревьев, протягивающих в безоблачное холодное небо свои голые ветви.
Мне пришло в голову, что каждый из склепов может служить прекрасным местом для тайника. Нащупав на поясе связку монастырских ключей, я направился к ближайшему из них. Закоченевшими, негнущимися пальцами я долго перебирал ключи, пока не нашел подходящий.
Я поочередно заходил в склепы и осматривал их, однако среди холодных мраморных надгробий не нашлось ничего интересного. На каменных полах лежал толстый слои пыли, и, судя по всему, в течение нескольких лет сюда не проникала ни одна живая душа. Один из склепов принадлежал выдающемуся семейству Хастингсов; я знал, что последний представитель этого рода погиб во время гражданской войны. И все же память о тех, кто лежит здесь, сохранится на долгие годы, подумал я, вспоминая заупокойную мессу, которую слышал сегодня в церкви; имена их каждый день будут звучать в молитвах монахов, будут возноситься к гулким церковным сводам. Я затряс головой, отгоняя печальные размышления, и поспешил в сторону фруктового сада, где на голых деревьях кричали голодные вороны. Пробираясь по снегу среди могильных камней, я порадовался, что захватил с собой палку.
Открыв деревянную калитку, ведущую в сад, я зашагал меж припорошенными снегом деревьями. Вокруг царили безмолвие и неподвижность. Оказавшись здесь, вдали от людей, я ощутил, что настало время как следует подумать.
После стольких лет вновь оказавшись в монастыре, я испытывал странное чувство. Во время учебы в Личфилде я был всего лишь мальчишкой-калекой, на которого никто не обращал особого внимания. Теперь я, посланник лорда Кромвеля, был облечен всеми полномочиями, какими только может обладать в монастыре представитель светской власти. Но как и тогда, в детстве, я ощущал себя одиноким и окруженным неприязнью. Конечно, были и некоторые различия: в детстве меня презирали, сейчас – боялись; однако мне не следовало злоупотреблять своим положением, дабы не отпугнуть возможных свидетелей.
Разговор с братом Габриелем произвел на меня удручающее впечатление. Этот человек жил в прошлом, в мире рукописных, искусно расписанных
Я слишком хорошо помнил, как насмешки и издевательства других детей, в играх которых я не мог принимать участия, доводили меня до отчаяния; я даже просил отца забрать меня из монастырской школы и обучать дома. На это он ответил, что, однажды скрывшись от мира, я вряд ли найду в себе силы вновь вступить в него. Отец мой был человеком строгим и непреклонным; после смерти моей матери, случившейся, когда мне было десять лет, характер его лишь ожесточился. Возможно, он был прав; однако, бредя по заснеженной тропе меж обнаженных деревьев, я горько сожалел о том, что пути моей успешной карьеры вновь занесли меня в монастырь. Воспоминания, пробудившиеся в моей душе, оказались слишком тягостными. Я прошел мимо голубятен, за которыми виднелся большой пруд, заросший камышом. То был искусственный водоем, вырытый для того, чтобы разводить в нем рыбу. В пруд впадал небольшой ручей, вытекавший через пропускную трубу в задней стене. Рядом с трубой находилась деревянная калитка. Я вспомнил, что в монастырях всегда есть специальные устройства для оттока сточных вод. Монастырь Святого Доната, судя по всему, тоже возводили люди, знавшие толк в водопроводном деле; наверняка они установили где-нибудь очистное приспособление, благодаря которому сточные воды не загрязняют рыбный пруд. Я немного постоял опершись на палку, браня себя за угрюмые мысли Мне надо думать о расследовании, которое мне поручили, и только о нем; нет более бессмысленного занятия, чем ворошить пережитые в прошлом обиды.
Наконец мне удалось отогнать прочь воспоминания и повернуть нить собственных рассуждений к недавно открывшимся обстоятельствам дела. Конечно, я сумел кое-что выяснить, хотя, надо признать, достижения мои остались весьма скромными. Так, я пришел к выводу, что преступление вряд ли совершено чужаком, тайно проникшим в монастырь. Однако хотя пятеро старших монахов были осведомлены об истинной цели приезда Синглтона, я не мог представить, что кто-то из них, охваченный припадком ненависти, убил эмиссара. Ведь каждый из монахов прекрасно понимал, что подобный безумный поступок способен лишь приблизить конец их обители. Впрочем, все они были людьми замкнутыми и скрытными, их помыслы и чаяния по-прежнему оставались для меня загадкой. Что до брата Габриеля, то, по моему разумению, этот человек, одержимый тайной мукой, вполне мог быть подвержен и приступам исступления.
Возможно, Синглтон был убит, потому что ему удалось выведать сведения, порочащие кого-то из монахов. Это предположение представлялось мне наиболее правдоподобным. Однако нельзя сбрасывать со счетов необычный способ убийства. Того и гляди, мне придется расспрашивать всех обитателей здешнего монастыря, включая последнего служку, подумал я с тяжким вздохом; страшно себе представить, сколько времени это займет. Самому мне отчаянно хотелось как можно быстрее вырваться из этого зловещего и опасного места; да и лорд Кромвель настаивал на скорейшем разрешении дела. Однако, как справедливо сказал Марк, мы можем сделать лишь то, что в наших силах и не более. Мне предстоит кропотливый поиск фактов, привычный для большинства юристов. И прежде всего я должен проверить, действительно ли посторонние могли проникнуть в монастырь со стороны болота. «Выяснить все обстоятельства, – бормотал я себе под нос, бредя по снегу. – Абсолютно все обстоятельства» .