Гордое сердце
Шрифт:
Она остановилась, разрезая апельсин в фруктовый салат. Она подумала о том, как изысканно был порезан апельсин — на сегменты в виде крошечных капель, окруженных цветками. Она стояла, не думая ни о чем, кроме апельсина, и смотрела на Марка.
— Ты что имеешь в виду? — наконец спросила она удивленно.
Ее лицо зарделось, и она почувствовала, что немного разозлилась на него.
— Ничего, если не считать того, как ты делаешь все: ты всегда впереди, ты такая, каких люди не понимают.
Она продолжала резать апельсин. Марк причинил ей боль, но она
— О, меня все знают в этом маленьком городе, — спокойно сказала она. — Они знают меня всю жизнь, как знают Люсиль, девочек и всех мальчиков. — Внезапно она ощутила себя очень далеко от Марка. Однажды, когда она была совсем маленькой, она услышала, как один учитель говорит другому: «Сю — странный ребенок, не правда ли? Она не похожа на остальных детей».
Она включила свет, и Марк увидел ее лицо.
— По-моему, я не понимаю о чем ты говоришь, — тихо произнес он. — Ты… Я хочу, чтобы ты была сама собой.
— Я и не могу быть кем-то еще, — сказала она. — Ладно, Марк, давай, садись.
И когда они сели за стол, он сказал:
— Это самый лучший салат из всех, что я пробовал когда-либо в жизни, Сю. Ты удивительно готовишь.
Множество слов вертелось на кончике ее языка, она едва не позволила им слететь, как с острого кончика змеиного языка. «Там, в салате, горький апельсин. Осторожнее, Марк!» Если бы она сказала это, он бы посмотрел на нее невинно и удивленно. Она сдержалась. Это слишком просто — причинить боль другому. Она за много лет научилась сдерживать резкие удары своих слов, когда ей самой было больно. Она училась этому, будучи еще совсем ребенком, вынуждая свою мать смотреть испуганно, когда она высказывала все, что внезапно приходило ей в голову. Впервые она увидела страх в глазах матери, когда она вышла из своей комнаты и закричала. «Я никогда, никогда-никогда не буду заставлять кого-либо бояться, когда мне больно!» — страстно сказала она себе и запомнила это навсегда.
— Тогда положим тебе еще, дорогой, — сказала она Марку и наполнила его протянутую тарелку.
Однако они больше не ходили в лес. Марк не хотел, а без него она не пошла бы. Однако вдруг, просто так, без всякой причины она вспомнила кое-что. Наверху в мансарде стояла незаконченная голова. Несмотря на то, что Сюзан иногда заходила в мансарду, чтобы вымыть пол и вытереть пыль, она не делала там больше ничего. Теперь, когда Марк причинил ей боль, она поднялась наверх на следующий день и стояла там, задумчиво рассматривая пустое помещение. Она не сделала ничего, чтобы обставить его. Она даже еще не сняла материю с незавершенной головы.
— У тебя есть все, что хотелось бы иметь женщине, — сказала однажды мать, оглядывая гостиную. — Хороший муж и милый дом в лучшем районе города.
— Да, у меня есть все, — улыбаясь, сказала Сюзан.
— Марк такой постоянный, — продолжала мать. — Она отказалась снять шляпку. «Мне сейчас надо возвращаться», — всегда говорила она. Она могла посидеть час или два, но если у нее на голове была шляпа, значит, она собиралась уйти в любой момент. — У меня накопилось много работы.
— Я пойду с тобой, — сказала Сюзан. — Я все уже закончила.
— О, нет, — быстро возразила мать. — У тебя теперь свой собственный дом. Мне бы не хотелось, чтобы Марк подумал, что я могу представлять угрозу…
— Я только зайду домой навестить тебя, — смеясь, сказала Сюзан. — Кроме того, все в нашем доме уже закончено — все, кроме мансарды, и я еще не знаю, что мне захочется там сделать.
— Дом выглядит прелестно, — задумчиво сказала мать, рассматривая сияющий порядок. — Ты содержишь дом удивительно… у тебя всегда была сноровка.
— Он сам содержит себя, — сказала Сюзан. — Это самый простой дом в мире. Он живет вместе с нами. Просто вещи сами становятся на свои места — вот так! — Она махнула рукой и подняла брови. Но мать не улыбалась.
— Сейчас все в порядке, — угрожающим тоном проговорила она. — Позже ты обнаружишь, что тебе понадобится помощь. Что ж, мне надо идти.
— Я возьму шляпу, — сказала Сюзан.
— Дом — просто прелесть, — проговорила мать, остановившись на тротуаре и оглядываясь вокруг. — Единственная штука в том, что меня бы беспокоило, что я живу на краю этого черного леса.
— Я отчасти похожа на него, — сказала Сюзан, — хотя Марк, по-моему, чувствует то же, что и ты.
Она пошла рядом с матерью знакомой дорогой. Но теперь она была свободна от своей матери. Когда она снова приходила к ним, это было ее собственной волей. Она входила в дом и немедленно начинала обычный цикл с тарелками, которые надо вымыть, со ступенями, которые надо было вытереть от пыли.
— Просто я оставила все сегодня утром, — тихо говорила мать. — Я хотела пораньше сходить в лавку, потому что сегодня суббота, и будет много покупателей, а потом подумала, не зайти ли к тебе в такой прелестный денек. Что ж, уберу кровати, раз ты пришла.
Она тяжело поднялась по лестнице, а Сюзан повязала на голову чистую косынку и пролетела по комнатам. Это было так приятно — наводить чистоту и порядок. Она всегда за этой работой напевала песенку. Когда она была девочкой, иногда ей это казалось ежедневной тяжелой работой, в то время как ее мысли были заняты совсем другими вещами, которые ей хотелось делать. Но это никогда не было совершенно нудно, потому что что-то в ней удовлетворялось, когда она работала. Она творила, создавала, вносила изменения. Комнаты принимали форму и атмосферу соответственно желанию ее рук.
Когда она почти закончила, наверху хлопнула дверь:
— Это ты, Сюзан? — прогремел голос ее отца с лестницы.
— Да, я! — певуче отозвалась она.
— Поднимайся сюда! — позвал он.
И пока она поднималась по лестнице к нему, он стоял, опираясь о перила, с взъерошенными волосами, со своей старинной трубкой вишневого дерева.
— Мне бы хотелось послушать эту вещь Сибелиуса, — сказал он. — Мэри никогда не сумеет сыграть ее. Она фальшивит, играя ее. И это так въелось мне в слух, что я не могу выкинуть эту мелодию из головы.