Гордое сердце
Шрифт:
Она села за его старое пианино, улыбнулась и раскрыла ноты «Финляндии». Отец развалился на кушетке и положил руку на глаза.
— Давай! — приказал он ей.
И она играла — задумчиво, совершенно, забывая все вокруг, — с этим она ничего не могла поделать, так бывало со всем, что она делала. Да, она забывала даже Марка. Она выстраивала структуру музыки, наполнялась суровой невыразимой тоской. Она знала, отчего это. Она была такой молодой, и страдание было все еще привлекательным для нее. Хотя она никогда в своей жизни не страдала, она инстинктивно понимала, что дает страдание. Дрожа, она
Подождав с секунду, она повернулась к отцу. Его рука лежала у него на лице, он лежал с закрытыми глазами; губы побелели — так сильно он сжимал ими трубку.
— Отец! — прошептала она.
— Уходи, — тихо произнес он. — Уходи… уходи! — Под его темными ресницами она заметила поблескивающие слезы. — Эта музыка… — тихо говорил он.
Она вышла и спустилась вниз по лестнице. Дом был погружен в тишину. Она задержалась на миг у двери матери и прислушалась. Тишина. Она осторожно открыла дверь и заглянула внутрь. Там на кровати, все еще неприбранной, лежала и спала ее мать; ее дыхание было спокойным и мирным, как у ребенка. Сюзан мягко затворила дверь и вышла из этого дома, снова ставшего ее собственным.
ЧАСТЬ II
Однажды в середине утра она остановилась и оглядела гостиную. Все в доме было завершено. Делать больше нечего. Дом сиял чистыми окнами, пол блестел, все — на своих местах. Не осталось ни одной комнаты, где была какая-нибудь работа. Было завершено все до последней диванной подушки, до последней занавесочки. Ее маленький шкафчик был полон полотна, которое она вышила, покрыла ажурной строчкой. Снаружи был ухоженный, цветущий теперь, в середине лета, сад. Марк собирался заняться садом, но она в солнечные дни выбегала и пропалывала, засаживала его. Вчера после обеда она даже подстригла лужайку. А Марк сердился на нее за это.
— Я собирался сделать это сегодня вечером, после ужина, — сказал он. — Я решил это вчера, и не нужно было тебе этого делать.
— Я сделала это просто шутя, — ласково сказала она. — Сегодня после обеда я ничего не делала, вот и почувствовала, что неплохо бы выйти из дома… мне было это приятно.
— Больше не занимайся этим, — предупредил он. — Это — не женская работа.
Она молча поглядела в окно. Сад был хорош на стриженой травке.
— Я не буду больше этого делать, — сказала она.
Но сегодня там было нечего делать. Она подошла к окну и выглянула наружу, не в силах угомониться. Внизу на улице Люсиль катила к крыльцу коляску с ребенком. Сюзан расслышала, как скрипнула дверь. Это был второй ребенок Люсиль, родившийся шесть недель назад.
— Я в ярости! — восклицала Люсиль. — Еще один ребенок, и мне приходится всюду за собой таскать Томми, словно Хэл не может нанять служанку. Мужчины такие эгоисты!
Сюзан молчала, вспоминая Хэла, всегда такого послушного и такого усталого. Казалось невозможным, чтобы он заставлял Люсиль делать то, что ей не хотелось.
Позади их дома был порядок и спокойствие. Дом смотрел на нее, когда она повернулась, ясным и безмятежным взглядом хорошо ухоженного ребенка. Что же ей сейчас сделать? Вчера она принесла Мэри новое платье, завернутое в бумагу и перевязанное желтой атласной ленточкой. Она долго шила его из ткани цвета бледно-золотого металла, купив этот материал из денег, заработанных у миссис Фонтен. Оно у нее здорово получилось. Глаза Мэри потеплели.
— Какое красивое, Сю, — сказала она, не понимая отчего это у Сюзан на ресницах появились слезы.
— Тебе правда нравится? — Сюзан страстно желала услышать от Мэри эти слова еще раз. Возможно, когда-нибудь они с Мэри станут ближе.
— Да, очень, — ответила Мэри.
— Что ж, я так и думала! — вздыхая, проговорила мать. — Красивое платье, Сюзан. Не понимаю, как это все тебе удается.
И отец, остановившись у двери, просунул голову:
— Боже мой! — воскликнул он. — Надеюсь, мне не придется платить за него?
— Тебе должно быть стыдно за свои слова, — упрекнула его мать. — Его сшила Сюзан.
— Неужели ты сшила его, Сю? — спросил он. — Ты заставишь Мэри выглядеть, как желтый нарцисс. — Его глаза смотрели озорно, словно в них никогда не было слез.
— Им понравилось платье, — сказала она Марку прошлой ночью. — Мэри выглядит в нем очень мило.
— Что ж, им должно было понравиться оно, — сказал Марк. — Оно — красиво. Не знаю, как это тебе удалось, Сю.
Его голос звучал нежно, глаза смотрели робко, и она немного оцепенела.
— Это очень простая модель, — сказала Сюзан, сама не зная, зачем ей понадобилось оправдываться. Она не знала, от чего ей защищаться, разве только от его застенчивости… Она не хотела, чтобы Марк робел перед ней. Нет, нет, это делало ее такой резкой с ним.
За окном на улице плакала маленькая дочка Люсиль. Ребенок так сильно кричал. Если у нее будет ребенок, она не будет отходить от него и не позволит, чтобы он кричал и плакал. Она вдруг повернулась, открыла дверь и быстро пошла по улице. Она сказала бы, что просто собирается увидеться с Люсиль. Сюзан бесшумно поднялась по ступенькам и заглянула в коляску. Ой, несчастная малышка запуталась в пеленках. Она откинула пеленки, подняла ребенка и поправила распашонки. Жесткие завязки на шапочке натирали крошечный подбородок, и она завязала их посвободнее. Затем она мягко уложила ребенка и начала укачивать. Когда она ощущала мягкое, беспомощное тельце, какое-то огромное слепое желание захлестывало ее. Держа в своих руках ребенка, Сюзан почувствовала, что тельце как бы снова изогнулось по форме матки. В нем чувствовалась такая беспомощность! Как грустно! Как беспомощно начинается жизнь! Она всмотрелась в личико. Ребенок уже перестал плакать и смотрел на нее; его крошечный ротик шевелился. Если она соберется лепить лицо младенца, какое придать ему выражение? Это беспомощное, покорное терпение, словно недавно родившееся дитя понимало все трудности ожидавшей его жизни.
— О, Сюзан! — резко прозвучал голос Люсиль, стоявшей в дверях. — Что это ты…
— Она так кричала, — робко проговорила Сюзан.
— Ой, она же так хотела спать!
— Я закончила работу и подумала, а не пойти ли мне…
Но Люсиль забрала у нее ребенка. Она положила его обратно в коляску и поправила покрывальце.
— Ладно, ребенок никогда так быстро не засыпает, а если она не поспит, то разойдется на весь день.
В ярком солнечном свете лицо Люсиль выглядело хмурым и враждебным.