Гордое сердце
Шрифт:
— Да, — сказала Сюзан, — и посмотрела на арку. Фонтан. Она часто думала о воде и камне.
Предметы, которые люди покупали и называли фонтанами, были так безобразны. Вода в фонтане должна быть частью целого, а не сама по себе.
— Разрешите мне пофантазировать? — спросила она. — Я хочу сделать произведение из камня и воды, а не просто фонтан.
— Вы пофантазируете? — сказала миссис Вандервельт. — Это звучит очаровательно. А сколько это будет стоить?
— Я не могу этого знать, пока у меня не будет четкого представления, — сказала Сюзан. — Если бы вы установили
— Хорошо. Что вы скажете о пятистах долларов?
— Я буду помнить это, — сказала Сюзан.
Ее отвезли на машине одну, и когда они подъехали к крыльцу ее маленького дома, шофер-негр открыл дверь машины, она вышла и поднялась по ступенькам своего собственного дома.
Она присела в гостиной, не снимая шляпы. На столе лежал лист Марка с цифрами. Он написал: «50 долларов» и в скобках — «лимит для Сюзан». Выйдя в это утро, она заработала семьсот долларов. Во всяком случае она скоро их может заработать. Но не это пугало ее сейчас, а нечто, более могущественное, чем деньги, нечто неопределимое. В это утро она оттолкнула прочь хрупкие стены дома, дома Марка, которые он с таким трудом воздвигнул вокруг нее. Она покинула их. Эта комната напоминала ей стенной шкаф по сравнению с большой залой, где сидел Майкл. Ах, но она любила эту комнату! Они с Марком создали ее, чтобы жить вместе. Она решительно встала. Нет причин не сказать Марку просто: «Дорогой, если я могу что-то сделать, почему бы мне не сделать этого?» И затем она скажет ему о деньгах.
На кухне она начала думать о хлебе, молоке, яблоках. Да, это не деньги, о которых так тяжело говорить с Марком. Ладно, если бы это были просто деньги, но это было нечто, гораздо большее. А потом в тихом доме все исчезло для нее, кроме головы мальчика и арки в темном кустарнике. Она забыла даже, что ей нужны деньги для ее ребенка. Как противопоставить воду и камень суровой зелени старых тисов, напоминающих о друидах даже в саду богатой женщины? Она начала делать зарисовки на салфетке. Дверной звонок резко прервал ее мысли, и она поспешила к двери. Там стоял Майкл, стройный и высокий, на фоне коричневой лошади, которую держал под уздцы конюх.
— Я приехал только затем, чтобы посмотреть на глину, — сказал он воинственно. — Где мансарда?
— Наверху дома, конечно, — ответила Сюзан и повела его наверх.
Его считали трудным мальчиком. Она нерешительно открыла дверь мансарды. Он стоял, оглядываясь.
— Здесь ничего нет, — сказал он.
— Ты, я и глина, — отозвалась она. — Что еще тебе нужно?
Она надела свой рабочих халат, засучила рукава и, повернувшись к нему спиной, начала месить глину. Она услышала, как он спросил:
— Что за странный ребенок?
— Он только что родился, — ответила она.
Он молчал. Когда она повернулась, он снял холст с неоконченной головы Марка.
— Почему вы сделали мертвого человека? — спросил он полным ужаса голосом.
— Он не мертв, — быстро ответила она, — просто не закончен.
— Вы когда-нибудь что-нибудь закончили? — изумленно спросил он.
— Конечно, — сказала она. — Я собираюсь закончить твой портрет. Подойди — вот глина.
Он накрыл голову, подошел к ней и посмотрел на массу, которую она месила на столе.
— Мне не нравится, когда у меня грязные руки, — сказал он.
— Тогда тебе нужно заниматься чем-нибудь другим, — сказала Сюзан. — Это грязная работа.
— Я мог бы рисовать, — предложил он. — Я много рисую.
— Что?
— Ну, в основном лошадей.
Она вытерла руки, порылась в своих вещах и нашла бумагу для рисования, пастель и кнопки. Затем прикрепила бумагу к стене около окна и дала ему карандаши.
— Ты можешь стоять здесь и рисовать свою лошадь, — сказала она.
Он взял карандаши и, не говоря ни слова, начал рисовать. А она, глядя, как свет падает на его юную голову, начала быстро придавать ее форму материалу.
Было трудно уловить скользящие линии, мягкие углы и неожиданные повороты его головы. Щеки были по-детски круглы, но рот был своенравный и твердый, рот молодого мужчины, а губы мягкие, полные. Он ни разу не взглянул на нее, и она молча работала почти в течение часа. Затем он бросил карандаши.
— Я сделал достаточно, — сказал он. — Закончу завтра.
Она остановилась и подошла к нему.
— Почему, ты нарисовал только лес?! — воскликнула она. — Я думала, что ты рисуешь свою лошадь.
— Я поскачу в лес на моей лошади, — с жаром сказал он, — поэтому я сначала нарисовал лес и яркое облако, которого завтра уже не будет. И, кроме того, я буду очень маленьким, на переднем плане.
— Это хорошо, — сказала Сюзан. — Это действительно очень хорошо.
Он оставил похвалу без ответа, подошел к голове и спросил:
— Это я?
— Это будешь ты, — ответила она. — Тебе нравится?
Он покачал головой:
— Она выглядит грязной. Но я не знаю, как выгляжу я. Мне надо сейчас идти. Я приду завтра рисовать лошадь.
— Я буду ждать тебя, — сказала она.
Он ушел. Она уловила еще одну скользящую линию и зафиксировала ее в глине. Сюзан снова посмотрела на его рисунок. Было удивительно, как хорошо он уловил тени леса под низким солнцем.
Трудно было сказать это Марку весело, как она планировала: «Марк, я заработала немного денег сегодня». Она знала, что многие женщины прокричали бы это своим мужьям. Люсиль, выиграв два доллара в бридж, всегда хвасталась: «Хэл будет страшно доволен — я выиграла почти двенадцать долларов в этом месяце — почти столько, мы платим девушке, которая приходит посидеть с малышами, когда меня нет дома». Но она заработала слишком много, слишком легко. Марк спросит: «Сколько?» А когда она скажет ему, он посмотрит ей в глаза темным, чужим взглядом, которого она боялась, и скажет: «Это больше, чем я могу заработать за три месяца, может быть, за четыре». Она стыдилась того, что может сделать больше него. Невыносимо было унизить его. Была еще одна вещь, кроме денег, о которой она не могла сказать ему, не знала, как сказать, — это сильная потребность в уединении, которая отделяла ее от него, она была одинока, не понимая этого, и порой ей хотелось быть одинокой, потому что она не нуждалась ни в ком, даже в нем. Она могла сказать ему даже о деньгах, но не об этом.