Гордое сердце
Шрифт:
— У меня нет ничего, что можно показать, — сказала Сюзан.
— Но что-то вы, наверняка, делали, — заорал он, сорвал кепку и засунул ее обратно в карман.
— Нет, ничего, — повторила она удрученно. Она забыла о комнатах, которые столько убирала, о еде, которую так долго готовила, о постели, которую ежедневно застилала. Она забыла о Марке и Джоне и в конце концов сказала: — Я сделала только две мелкие вещи — голову и ребенка. Обе незавершенные.
Он снова вырвал из кармана кепку и натянул ее на голову.
— Такая потеря
Под лестницей стоял маленький, страшно грязный автомобиль. Он влез в него и минуту подождал, пока Сюзан не села рядом с ним, потом они с жутким грохотом покатили вниз по дороге, а затем по шоссе к ее домику.
Она не знала, сколько было времени, да это было и неважно. Когда она открыла дверь, мать спала в столовой, уронив журнал на пол. Она провела его мимо столовой наверх. В детской комнате верещал Джон, он хотел, чтобы кто-то взял его на руки, но Сюзан пошла дальше в мансарду. За ней по лестнице топали тяжелые шаги. Когда она отворяла двери в мансарду, он немного сопел. Она широким жестом отперла пустую комнату.
— Видите, я ничего не сделала.
Барнс не ответил. Он подошел к вылепленному из глины младенцу, покрытому пылью. Он долго смотрел на скульптуру в упор и молчал. Затем подошел к голове Марка и снял с нее холст.
— Ага, — сказал он через минуту. — Вот здесь у вас не получилось.
— Нет.
— Вы пробовали работать с живой натурой?
— Да.
— Наверное, он плохо позировал вам, — сказал Барнс. — Это удивительнейшая вещь, но в нашем ремесле вы не можете сделать что-то приличное из того, что не имеет непреходящей ценности.
Она не ответила, потому что не могла сказать: «Это мой муж». Но в этот момент было неважно, кто это, собственно говоря.
Внезапно он обернулся и уставился на нее.
— Послушайте, в конце лета я еду в Париж. Вам надо поехать со мной. А пока что с завтрашнего дня вы будете ходить ко мне два раза в неделю.
Даже теперь она не могла произнести ни слова, так как он ей предлагал невозможное, хотя она знала, что его приказ ей придется исполнить.
— Вниз за мной не ходите, — добавил он и шумно отправился к дверям. Затем он еще раз оглянулся и осмотрел пустую комнату. — Вам должно быть стыдно, — сказал он. — Нельзя губить талант.
У него был холодный голос и яростные темно-карие глаза. Затем он ушел.
До нее стал доходить голос Джона, который перешел в вой. Она быстро сбежала в детскую, вынула его из кроватки и взяла на руки. Она не могла угомонить его, он кричал во все горло. Сюзан услышала, как мать спешит вниз по лестнице. Двери отворились.
— Ты уже дома! Я вообще не слышала, как ты пришла, — сказала она с удивлением.
— Я вернулась минуту назад, — ответила Сюзан и принялась качать ребенка на руках.
— С ним что-нибудь случилось? — спросила мать с несколько виноватым видом. — Я, вроде, немного вздремнула и услышала его только сейчас.
— Я обмою ему лицо и отнесу вниз. Он, видимо, голоден.
Мать зевнула.
— Мне, пожалуй, пора идти домой, надо папочке приготовить ужин.
— Да, тебе уже надо идти. Спасибо тебе, мама.
— Так я ведь ничего не делала, а посидеть где-то вне дома даже приятно. Джон — милый мальчик. — Она посмотрела на него затуманенным, полным любви взглядом. — Ну, пока, доченька.
— Пока, мама. — У Сюзан во рту было полно шпилек; уверенной рукой она зашпиливала на Джоне чистые пеленки.
Затем она снесла его вниз, дала апельсинового сока и печенье, посадила в манеж среди игрушек и начала готовить для Марка ужин. Ребенок время от времени бросал на нее нерешительный взгляд и тихо продолжал играть. Через минуту вернулся Марк, поцеловал Сюзан, поднял ребенка из манежа, поиграл с ним, подбрасывая его к потолку, потом покормил его хлебом с молоком, который Сюзан размешала в миске. Затем они вместе поднялись наверх. Джона искупали, Сюзи причесала его, а волосики связала в длинный хвостик. Они положили его в кроватку, розового и чистого, и погасили свет.
Потом они опять вместе спустились вниз, Сюзан принесла ужин, который приготовила, а Марк в хорошем настроении сел за стол. Он сразу же разговорился о том, что у него произошло за день, как он вел дела с людьми, которые не могли решиться ни на один из домов, которые видели, об ошибке в счетах, которую он искал почти два часа, и о том, что шеф сказал, что оборот за последние два года вырос в два раза и что все идет хорошо.
Все было совершенно так же, как в любой другой вечер; Сюзан сидела, слушала и тихо ухаживала за Марком. Внезапно он посмотрел на нее.
— Сюзан, ты не слышала ни одного слова из того, что я тебе рассказывал. К тому же ты вообще ничего не ешь. У меня чувство, словно ты витаешь мыслями совершенно в ином месте.
— Да нет, — сказала она быстро, — я тут, Марк… Марк, ты не был бы против, если бы я брала уроки лепки?
— С чего бы это я был против? — сказал Марк весело. — Вперед, за дело, конечно. Это тебе будет интересно?
— Ну, конечно же.
— Ты слишком замкнута здесь, — продолжил он ласково. — Даже к девчонкам в гости не ходишь. Когда ты в последний раз встречалась с Люсиль?
— Мне это не особенно важно, — сказала она.
— Ну так берись за эту лепку.
— За уроки я заплачу, — сказала она.
— Ну, посмотрим, — сказал беззаботно Марк.
С того дня, как родился Джон, они не говорили о деньгах. Он никогда ни о чем не спрашивал, а только еженедельно отдавал свою зарплату за исключением пяти долларов, которые оставлял себе на карманные расходы. Он не хотел знать, что она делает с деньгами, так что ей и не надо было ему говорить, хватает ли их ей, или она добавляет из своих денег. Он стал намного общительнее, чем раньше, и она сидела и слушала.