Гордое сердце
Шрифт:
— Ну, хорошо, — сказала Джейн. — Я подожду.
Она нагнулась, взяла Джона за руку и они вместе вышли из калитки. Длинное черное платье на весеннем ветру колыхалось вокруг ее тонких ног. Сюзан подняла голову и увидела перед собой вереницу длинных, пустых лестниц. Улицы, дома и деревья с набухающими почками внезапно преобразились в фальшивые театральные декорации. Но затем она энергично воткнула садовую лопатку в землю, и все снова стало реальностью. Так она победила и это мгновение.
На девятый
— Ты выглядишь на все сто, — прошептал он. — Если бы мне кто-то сказал, что ты только что родила, я бы посмеялся над ним.
Она откинула покрывало и показала Марку маленькую, смуглую, черноволосую девчушку.
— У меня уже есть своя технология, — похвасталась она шутливо. — Я точно знаю, как это делать. Я рожу еще четверых, Марк!
— Мне придется как следует покрутиться, чтобы их прокормить.
Он долго сидел и рассматривал малюсенькое личико дочери, спящей глубоким сном. Сюзан даже не спросила у него, что он, собственно говоря, думает. Она ведь так хорошо его знала. Марк же не мог сейчас думать о серьезных вещах, а ее пронизывало беззаботное удовлетворение, она прямо-таки купалась в счастье. Сюзан давно не испытывала подобного чувства. Крепенькое тельце Марсии было так прекрасно, что Сюзан не могла налюбоваться им. Оно было прекрасным и совершенным в каждой линии, и Сюзан чувствовала себя создателем необыкновенной, живой скульптуры.
Она вздохнула, улыбнулась и уснула.
В то время, как Сюзан спокойно ждала, когда ей позволят уйти домой, она долгие часы размышляла о своей жизни. Она лежала и впитывала в себя все те мимолетные проявления жизни, которые обнаруживают себя лишь в моменты просветления, когда человек останавливается и окидывает взглядом пройденный путь. После творения наступает отдых. А потом придет что-то новое. Однажды она встанет с узкой, белой постели и вернется ко всему, что было, и к тому, что ее еще ждет. Но до этого времени она будет, как прежде, только внимать и ждать.
Мать с отцом приходили ежедневно, но никогда вместе. Мать говорила мало. Она сидела и с непритворной радостью качала Марсию; тишину она нарушала только после долгого и медленного размышления:
— Она не очень-то похожа на тебя, больше напоминает Мэри, когда та родилась.
Отец посмотрел на Марсию и резко сказал:
— По-моему, она такая же, как и все дети. Но я все равно принес тебе стихотворение — Марсии, в день ее рождения.
Он откашлялся и начал читать вслух, а закончив сказал:
— Вопрос в том, что тебе хотелось бы больше, те двадцать долларов, которые мне могут за него заплатить, или эти стихи.
— Ну, конечно же, стихи! — ответила Сюзан со смехом.
— Можешь получить и то, и другое. Бери, сколько есть — все равно тут немного. Сюзи, когда я выйду на пенсию, то отправлюсь к Тихому океану, независимо от того, поедет со мной мать или нет.
Она снова засмеялась и протянула руку к стихам. Сколько она себя помнит, он всегда говорил о том, что поедет на берег Тихого океана. Когда она была еще маленькой девочкой, ей это было неприятно, так как мать тогда серьезно относилась к речам отца и всегда жаловалась: «Но, Дэни, что я там буду делать?». Испуг матери потрясал ее, лишал уверенности, но с течением времени мать перестала обращать внимание на его слова.
— Я положу их к своим сокровищам, — сказала Сюзан.
Этим она порадовала его, но он все равно заворчал:
— У меня есть еще одна копия, чтобы ты знала.
В последний день пришла Мэри, которая как раз вернулась на каникулы после первого года учебы. Когда она склонилась над Марсией, это была новая, уверенная в себе Мэри, зрелая и неприступная, одетая в темно-синий костюм с белой блузкой и маленькую темную шляпку.
— У нее здоровый вид, — сказала она без интереса и, присев, демонстративно закурила сигарету.
— Папа обо мне что-нибудь говорил? — спросила она, приподняв брови.
Сюзан покрутила головой.
— Наверняка, наговорит на меня с три короба. Он злится на меня.
— Почему?
— Потому что я не хочу учиться до конца. Я хочу найти себе работу. Учиться в университете теперь считается мещанством.
Она выдохнула кольцо дыма, затем еще и еще одно.
— А как на это смотрит мама? — осторожно спросила Сюзан.
— А что мама? У нее вообще нет никакого мнения. — Она сбила пепел маленьким пальцем. — Мне совсем не хочется остепеняться и выходить замуж, — продолжила она. — Я хочу пожить.
Сюзан склонилась к Марсии, удобно устроившейся у нее на руках.
— Это тоже жизнь, — сказала она.
— Ну да, — ответила Мэри, — но не в моем вкусе. — Она резко встала. У нее была красивая фигура, темные волосы, холодный, чистый и резко очерченный профиль и маленькие, жесткие, алые губы. Ее лицо и взгляд вообще не изменились. Уже в детстве у нее были такие губы — да и теперь они не стали ни больше, ни полнее, ни чувственнее.
— Сюзан, мне не нужна твоя помощь, но если папа будет говорить тебе всякую ерунду, скажи ему, что я знаю, что делаю. Хорошо?
— Лишь бы ты это знала, — сказала Сюзан с сомнением.
— Если этого не знаю я, то этого не знает никто. Ну так пока, Сюзи! У тебя отличный карапуз.
Когда Мэри ушла, Сюзан почувствовала себя несколько утомленной и прилегла. Словно Мэри втянула в себя весь воздух вокруг нее.
Через несколько дней отец сказал, задумчиво глядя на Марсию:
— Я бы скорее пожелал, чтобы у тебя опять был мальчик. С женщинами сейчас трудно иметь дело. У твоей сестры радикальные представления — она хочет жить собственной жизнью, уехать в Нью-Йорк и найти там себе работу. Парню ты могла бы сказать, чтобы он катился к черту, но девушке — нет, даже не знаю, что делать с Мэри.