Гордое сердце
Шрифт:
Это был особенный день, полный самых разнообразных событий. Сразу после ухода мистера Киннэрда явился Майкл, огляделся, присвистнул и закричал:
— Сюзан, они великолепны, они замечательны! Надо бы их расставить где-нибудь в порту, чтобы каждый прибывающий в Америку их видел! — Затем он посмотрел на нее потухшим взглядом и выдавил дрожащими губами: — Сюзан, Мэри вышла замуж, но не за меня!
— Ах, Майкл! — Она вынуждена была сесть, пораженная его горем.
Он покачал головой.
— За меня выйти замуж она не хотела — зато вышла за этого старика Родса — это порядочный пожилой
Говорил он медленно, тяжело сглатывая после каждого слова, и в конце концов совсем сник. Он сел на диван к Сюзан и положил голову ей на плечо. Она обняла его и принялась шепотом утешать в его глубоком отчаянии.
— Ах, милый, милый Майкл!
— Я идиот, — шептал он, — это смешно. Я не спал всю ночь. Вчера, как только вернулась, она позвонила мне. Он приехал за ней в Париж. И это все. Только я не верил, что она сделает это!
Сюзан чувствовала, что он весь трясется. Его плач вызывал страх, подавлял ее.
— На твоем месте, Майкл, — мягко сказала Сюзан, — я бы…
— Я не могу забыть о ней, — сказал он резко. — И не говори мне ничего подобного!
— Я и не хотела этого говорить, — ответила она. — А только то, чтобы ты все воспринимал, как часть жизни. Все, что тебе суждено пережить, станет частью тебя, и забыть ты этого не сможешь, даже не посмеешь забыть. Тебе надо испытать все: и любовь и несчастье — просто все. — Сюзан замолчала, подыскивая дальнейшие аргументы. — Потеря — это в определенном смысле та же ценность — она является частью твоей жизни.
Она обнимала его и ждала, пока он успокоится. То, что она говорила ему, она одновременно говорила и себе. Потому что все, что дал ей Блейк, стало частью ее жизни, и то, что он не дал — также. Все, что у нее было и в чем ей было отказано, сливалось в единое целое, и это была ее жизнь.
— Я поеду работать куда-нибудь на север, — Майкл наконец отстранился от нее, повернулся спиной и откашлялся.
Сюзан встала, взяла тряпочку и вытерла ногу каменной Сони.
— Меня не покидает ощущение, что ты еще не нашел то, что тебе хотелось бы писать. — Она желала помочь ему, но не находила нужных слов, и продолжала, как умела: — Существует определенный, оптимальный для тебя материал — раз найдя его, ты будешь работать от всей души. Все эти картины с Мэри… ни одна из них не отражает ни ее, ни твоего внутреннего мира. Ты работаешь над сюжетом, имеющимся у тебя в данный момент. Но не достигнешь совершенства, пока не найдешь свой материал.
Майкл слушал ее молча.
— Ты знаешь, я даже рада, что Мэри вышла за кого-то другого, — упрямо говорила ему Сюзан. — Если бы она вышла замуж за тебя, то ты никогда не продвинулся бы ни на шаг вперед.
— Мне это вообще не было бы важно, — голос Майкла звучал возбужденно. — Кому важно то, нарисую ли я какие-то картинки или нет?
— Никому, — ответила Сюзан. — Пара картин или статуй, чуть больше музыки, чуть больше или меньше чего-либо — это несущественно. Важно только то, счастлив ли ты в жизни. А счастлив ты будешь только тогда, когда найдешь то, что хочешь делать, к тому же, если ты умеешь это делать. — Она замолчала, ей было необходимо объяснить ему, что она чувствует. — Некоторые люди похожи на озеро, а другие — как река, текущая в море. Ты — как река — должен течь и дальше. Ты не позволишь превратить себя в озеро. В противном случае ты был бы связан, и стоячая вода поглотила бы тебя. Ты должен быть свободным в своем течении.
Она полировала мрамор и стирала с него пыль. Все это она, собственно говоря, рассказывала и себе, но в данный момент Майкл больше нее нуждался в утешении. Она должна сказать Майклу что-то, чтобы как-то подбодрить его. Внезапно она вспомнила кое-что и посмотрела на него с радостной улыбкой.
— Майкл, я видела твоих лошадей!
— Лошадей? — он в изумлении посмотрел на нее.
— Твоих диких лошадей — картину, которую приобрел Джозеф Харт.
Теперь Майкл понял.
— Сюзан! Что ты о них думаешь?
— Они совершенны, — шептала она, — просто совершенны. Когда я увидела их, то почувствовала… я чувствовала…
— Что? — он жадно смотрел на нее. Она обязана сказать ему то, что чувствовала, чтобы, по крайней мере, на мгновение он забыл Мэри и смог порадоваться.
— Я чувствовала, что ты наконец освободился, — сказала она. — Бесконечная пустыня, бездонное небо, отблеск незамутненного холодного лунного света на воде, прекрасные летящие силуэты коней, которых никто еще не укротил и никогда уже не укротит… — Они смотрели друг другу в глаза в экстазе абсолютного понимания, которое не имело ничего общего с их физическим присутствием.
— Я понимаю, — сказал Майкл.
Он подошел к Сюзан, легко погладил ее по щеке и, не говоря ни слова, ушел.
Он ушел, а Сюзан еще минуту сидела без движения. Затем она подошла к телефону и набрала номер Мэри. Бодрый голос в трубке сообщил ей, что Мэри Гейлорд поменяла номер, и продиктовал его. Сюзан сразу же перезвонила и услышала приятный, звучный мужской голос, который показался ей несколько протяжным.
— Здравствуйте, могла бы я поговорить с Мэри Гейлорд? — она услышала, как голос зовет: «Мэри, золотце, тебя просят к телефону!»
А после чистый, невероятно ясный голос Мэри произнес:
— Слушаю.
— Это Сюзан.
Тон голоса Мэри не изменился.
— Я как раз собиралась звонить тебе, Сюзан, и сказать…
— Майкл уже сказал мне это.
— Да? Мы вернулись только вчера. Я, наконец, решилась. — В ее голосе не было слышно ни малейшего смущения.
— Ты сказала об этом родителям? — спросила Сюзан.
— Нет, но сегодня же им напишу.
Сюзан еще раз услышала тот приятный мужской голос, что-то говоривший Мэри, вслед за чем та сказала:
— Бенни тоже хотелось бы с тобой поговорить. Он сегодня утром видел объявление о твоей выставке.
И снова в трубке послышался звучный голос:
— Бывает же такое, Сюзан! Меня это известие совершенно ошеломило. Мэри мне ничего не говорила о том, что у вас будет выставка. Но я увидел ваше имя и спросил у Мэри, не родственницы ли вы.
«Так это супруг нашей Мэри», — думала она, слушая его и односложно отвечая — любезный, приятный голос, может быть, немного медлительный и вполне обычный, что, естественно, не было его недостатком. Мэри ему, наверняка, никогда не расскажет о том, что когда-то в ее жизни существовал некий Майкл.