Гордость и предубеждение (др. перевод)
Шрифт:
– А сам мистер Бингли знает мистера Викхема?
– Нет, никогда раньше он его не видел, пока не встретил тогда утром в Меритоне.
– Значит, свое впечатление о нем он получил от мистера Дарси. Я полностью довольна услышанным. А что он рассказывал о приходе?
– Он не помнит точно всех подробностей, хотя неоднократно слышал о них от мистера Дарси; однако, по его мнению, мистер Викхем мог претендовать на место приходского священника только при определенных условиях, указанных в завещании.
– Я нисколько не сомневаюсь в искренности мистера Бингли, – с горячностью сказала Элизабет, – но извини, меня не убедят одни лишь слова. Так, мистер Бингли удачно оправдал своего приятеля, но поскольку с некоторыми моментами этой истории он незнаком, а о других узнал от своего друга, то я позволю себе остаться при том же мнении о мистере Викхеме и о мистере Дарси, что и раньше.
Затем она перешла к более приятной для них обоих теме, по поводу
– Я совершенно случайно узнал, – сказал он, – что среди присутствующих в этой комнате находится близкий родственник моей патронессы. Мне пришлось услышать, как этот джентльмен сам назвал молодой хозяйке этого дома имена своей кузины мисс де Бург и ее матери – леди Кэтрин. Какие удивительные вещи порой случаются в жизни! Подумать только: на этом приеме я встретил не кого-нибудь, а самого племянника леди Кэтрин де Бург! Я очень благодарен судьбе, что сделал это открытие в момент, очень удобный для того, чтобы засвидетельствовать ему мое уважение, а именно это я сейчас и собираюсь сделать. Надеюсь, он простит мне, что я не сделал этого раньше. Думаю, что мое полное незнание об этом родстве послужит смягчающим обстоятельством.
– Не собираетесь ли вы представиться мистеру Дарси?
– Собираюсь, а что? Умолять его простить меня за то, что не сделал этого раньше. Я не сомневаюсь, что он действительно является племянником леди Кэтрин. Думаю, мне не составит труда убедить его в том, что неделю назад ее светлость чувствовала себя прекрасно.
Элизабет пыталась отговорить его от такого поступка, уверяя, что мистер Дарси расценит его обращение без предварительного знакомства как неслыханную наглость, а не как похвалу его тетушке, и для них обоих нет никакой необходимости проявлять инициативу, а если кто-то и должен проявить ее и познакомиться, то это должен быть мистер Дарси – он выше по положению.
Мистер Коллинз слушал ее с выражением, свидетельствовавшим о его решимости держаться своего намерения, и, когда она кончила говорить, ответил ей таким образом:
– Уважаемая мисс Элизабет, больше всего на свете я ценю ваше мнение относительно всех дел, которые находятся в пределах вашего понимания, и позвольте мне сказать, что существует большое расхождение между принятыми формами вежливости у мирян и теми формами, которыми пользуются в своих отношениях лица духовного сана; кроме того, смею отметить, я считаю священников таким общественным сословием, которое является равным по благородству высоким кругам королевства (конечно, при условии соблюдения надлежащего смирения поведения). Поэтому в данном случае позвольте мне руководствоваться повелениями моей совести, которые побуждают меня сделать то, что я считаю своим долгом. Простите за отказ воспользоваться вашим советом, который во всех иных жизненных ситуациях непременно будет моим постоянным проводником, но в данной ситуации образование и привычка к самосовершенствованию делают меня более способным, чем такая молодая девушка, как вы, принимать правильные решения.
Низко поклонившись, он покинул Элизабет, чтобы совершить нападение на мистера Дарси, реакцию которого на авансы мистера Коллинза она наблюдала с оживленным интересом и которого явно ошеломило такое обращение. Свою речь ее кузен произнес после низкого поклона, и хотя Элизабет не услышала ни единого слова, ей все равно казалось, что она слышала весь их разговор, по движению его губ разобрала слова «извинения», «Гансфорд» и «леди Кэтрин де Бург». Ей противно было наблюдать, как он рассыпался в любезностях перед таким недостойным человеком. Мистер Дарси смотрел на ее кузена с нескрываемым удивлением, а когда мистер Коллинз наконец дал ему возможность открыть рот, то ответ его был вежливым и сдержанным. Однако это не раззадорило мистера Коллинза продолжать разговор, и во время его второй речи было видно, что чем дольше он говорил, тем сильнее становилось отвращение мистера Дарси, а в конце его он лишь едва заметно поклонился и пошел в другую сторону. После этого мистер Коллинз вернулся к Элизабет.
– Уверяю вас, – сказал он, – что у меня нет никакой причины быть недовольным тем, как он ко мне отнесся. Кажется, мистеру Дарси очень понравилось проявленное мной внимание. Его ответ был крайне дружелюбным, и он даже сделал мне комплимент, сказав, что вполне доверяет умению леди Кэтрин разбираться в людях и потому уверен, что она никогда не будет оказывать услуги людям недостойным. Это он хорошо выразился, ничего не скажешь. А в целом он мне очень понравился.
Поскольку Элизабет
И напрасно Элизабет пыталась преградить быстрый поток слов матери или уговорить его выражать свою радость не таким громким шепотом; с невыразимой досадой заметила она, что почти все сказанное услышал мистер Дарси, который сидел рядом с ними. Но мать только вычитала ее за такую глупость и ответила:
– Извини, а кто такой мистер Дарси для меня, чтобы я его боялась? Чего это мы должны обращаться с ним так вежливо, чтобы даже не иметь возможности говорить то, что ему может не понравиться?
– Ради Бога, госпожа, говорите тише! Какой вам смысл оскорблять мистера Дарси? Если вы так поступите, то его приятель будет о вас не лучшего мнения.
Однако все, что она говорила, было напрасно. Ее мать продолжала говорить таким же хорошо слышным тоном. Элизабет то и дело краснела от стыда и раздражения. Она не могла слишком часто поглядывать на мистера Дарси, но все равно каждый взгляд убеждал ее в том, что произошло именно то, чего она боялась: он не часто поглядывал в сторону ее матери, но видно было, что все его внимание приковано к ней. Выражение его лица медленно менялось от возмущения и презрения до непоколебимой и сдержанной солидности.
Но вот наконец миссис Беннет выговорилась, и леди Лукас, которая уже давно зевала, уставшая от непрерывных рассказов о предстоящих брачных удовольствиях, которые явно не угрожали ее дочери, смогла, наконец, с удовольствием приступить к поглощению холодной ветчины и курицы. Элизабет начала медленно отходить. Но спокойная пауза длилась недолго, потому что по окончании ужина заговорили о музыке и пении, и она с ужасом увидела, что Мэри – после непродолжительных уговоров – собирается порадовать компанию. Частыми красноречивыми взглядами и знаками Элизабет попыталась предотвратить проявления такой услужливости, но тщетно – Мэри сделала вид, что не поняла их. Она была в восторге от такой возможности продемонстрировать свое исполнительское умение и поэтому начала петь. Элизабет, не отводя глаз, наблюдала за ней с крайне болезненными чувствами; прослушав несколько куплетов, она с нетерпением ждала окончания песни, но напрасно – Мэри, расценив одобрительные возгласы присутствующих в качестве поощрения, после непродолжительной паузы начала петь снова. Способности Мэри явно были недостаточными для такого выступления: у нее был слабый голос и неестественно чопорный стиль исполнения. Элизабет готова была умереть от стыда. Она посмотрела на Джейн, чтобы понять, как та переносит такую муку, но сестра ее спокойно разговаривала с Бингли. Тогда она посмотрела на двух его сестер и увидела, что те делают друг другу насмешливые знаки. Затем Элизабет перевела взгляд на Дарси, однако выражение его лица оставалось проникновенным – серьезным и важным. Она посмотрела на своего отца, умоляя, чтобы тот вмешался, потому что Мэри могла так петь всю ночь. Он понял намек, и, когда Мэри закончила вторую песню, громко сказал: