Горец-защитник
Шрифт:
— Но, — начала Илзбет, совсем не уверенная, что хочет остаться наедине с сэром Саймоном.
— Вы только не сердитесь, — сказала на ходу Старая Бега. — Я приведу их назад сразу же, как они сменят свои лохмотья на чистую одежду. Идем, Макбин!
— Идем, Макбин, — проворчал слуга, направляясь вслед за женщиной. — Принеси то, сделай это! Ты только не сердись, старая, но я не подряжался на тебя работать.
Дверь за ними плотно затворилась. Илзбет с тоской посмотрела на закрывшуюся за ними дверь и подумала: вот бы выскочить в коридор, следом за этой доброй женщиной! Потом перевела
— Я тут ни при чем, — сказал он. — Бега терпеть не может беспорядка и обожает детей. Вот и все. Однако это очень кстати. Не стану отрицать, что именно так и распорядился бы сам, будь у меня время подумать. Лучше обсудить наше дело наедине, чтобы дети не слышали.
— Возможно. — Илзбет налила себе сидра и взяла намазанную медом овсяную лепешку. — Значит, вы хотите услышать мое признание прямо сейчас?
— Вас обидело это слово, не так ли?
Ему пришлось бороться с желанием прогнать поцелуем горькую усмешку с ее полных мягких губ.
Илзбет подняла глаза к потолку, а потом спросила:
— Хотите, чтобы я начала с того самого момента, как стала увязать в этой трясине? Или собираетесь просто задавать вопросы?
— Начинайте по порядку. Кстати, снимите сначала эту штуку с головы. Не нужно и далее притворяться монахиней.
Стоило Илзбет сбросить с головы покров, как Саймон пожалел, что попросил ее об этом. Снимая наголовник, она задела волосы, которые были заколоты наверх, и густые пряди, черные как смоль, упали вниз до самой талии. Саймон с силой сжал ножку бокала, борясь с искушением коснуться волос гостьи.
Ему стало легче, когда она заговорила, хотя соблазн ее хрипловатого голоса мешал ему сосредоточиться, окончательно выбросить из головы мысль о том, как чудесно было бы почувствовать эти роскошные волосы на своей обнаженной коже.
— Сейчас мне понятно, что все началось еще тогда, когда за мной стал ухаживать сэр Уолтер Хэпберн. — Она горько усмехнулась: — Мне следовало быть осторожней, присмотреться к нему внимательней, потому что никто из его семьи никогда не имел с нами дела. Но мне двадцать один год, и, конечно же, я не хотела упустить шанс завести собственную семью и детей.
Саймон удивился. Как может столь соблазнительная девушка бояться, что останется старой девой? Она была миниатюрной, и одеяние монахини скрывало многое, но не все. Он видел, что она может похвастать округлостями, столь приятными для глаз мужчины.
— Итак, вскоре мы обручились. Затем, по мере того как близился день свадьбы, я почувствовала перемену в моем женихе. Я решила, что он, должно быть, завел любовницу. — Илзбет покраснела: — Он очень предприимчивый мужчина, так что…
— А он не пытался соблазнить вас до свадьбы?
— Нет. Попробовал однажды, но я дала ему отпор. Больше он не пытался. Вот почему я решила, что у него есть любовница. Тогда я пошла к нему домой, но вскоре, попрощавшись, ушла. Потом, просидев в лесу около часа или больше, я подкралась к дому. У Уолтера не было никакой любовницы, зато я услышала, как он разговаривает с двоюродным братом, Дэвидом. Дэвид восхвалял Уолтера за готовность принести себя в жертву. — В голосе Илзбет зазвучал и горечь и гнев, но она и не думала их скрывать. — Уолтер объявил, что его жертва — ненадолго. А то, что Дэвид сказал дальше, раскрыло мне глаза на его поступки.
— И что же он сказал? — спросил Саймон, когда Илзбет погрузилась в молчание.
— Дэвид поинтересовался, как же Уолтер может говорить, что никакой жертвы не будет, если все обвиняют его в убийстве королевского посланника. Я подумала, что Уолтер приносит себя в жертву, но скоро поняла, что ошибаюсь. Роль жертвенного агнца была уготована мне. Уолтер сказал также, что собирается меня спасти, и мне наверняка придется бежать из Шотландии. А у него есть домик во Франции, в котором он намеревался меня спрятать.
Саймон видел — этот рассказ причиняет его гостье боль, и задумался, насколько сильно она любила этого Хэпберна.
Илзбет сделала глубокий вдох, пытаясь бороться с подступающим к горлу гневом.
— Дэвид страшно удивился, что Уолтер все еще намеревается на мне жениться. Однако Уолтер выразился весьма ясно, что никогда не собирался этого делать, что я его недостойна, что он не допустит, чтобы кровь Армстронгов испортила их чистую кровь. Он сказал, что я буду жить с ним в качестве его любовницы до тех пор, пока ему не надоем! Вся история с обручением была частью его плана. Он хотел подобраться к моей семье, узнать о них побольше, чтобы выведать, как лучше свалить на них вину за преступление. Этот человек задумал извести мой клан. Он даже решил, что сможет прибрать к рукам наши земли, если поведет себя правильно и сблизится с королем. Или, быть может, король умрет, и новая власть его щедро одарит. — Она задумалась. — Полагаю, он знал — мы не сдадимся просто так, и у него появится отличный шанс, пока солдаты короля будут слишком заняты, разыскивая нас. Тогда он сможет привести в исполнение свой план — солдатам будет не до него.
— А он сказал, в чем именно состоит его план?
— Нет. Дэвид заговорил о том, как бы избавиться от глупого короля, его льстецов и всех тех, кто вертел королем, как хотел. Никто не захочет навлечь на себя подозрения. Могу лишь догадываться, что Уолтер задумал, чтобы моих родственников переловили и повесили прежде, чем он воплотит в жизнь свой план. Тогда у него будет возможность наложить лапу на наши земли. С другой стороны, он думал, что новый король, возможно, захочет их ему подарить. Так они говорили. А после этого оба ушли в дом.
— И вы не пытались узнать больше?
— У меня не было времени. Уолтер говорил, что ему нужно тщательно обдумать свой следующий шаг. Он хотел от души насладиться зрелищем Армстронгов, закованных в цепи. Я побежала домой, чтобы предупредить своих о заговоре, но мой кузен Хэмфри перехватил меня по дороге. Сказал, что уже слишком поздно: нашли королевского посланника, в сердце которого торчит мой кинжал, и солдаты уже стучат в ворота Эйгбаллы. Мои домашние дал и кузену все, что мне понадобится в дороге, и велели ехать к вам. — Она покачала головой: — Подумать только, я считала, что у Уолтера есть лишь один серьезный недостаток — самолюбование.