Горизонты ада
Шрифт:
Нищий постучал дважды. Открыв дверь, я протянул монеты:
– Вот, возьмите…
И тут же замолчал, заметив трость и темные очки. Я сразу же вспомнил слепого, которого видел в крематории, и слепого на строительной площадке, но этот человек был совсем не похож на тех двоих. Он был моложе, ниже ростом и одет в обычную одежду.
Улыбнувшись, нищий помахал стопкой открыток, стянутых резинкой.
– Виды города, – пропел он. – Могу я заинтересовать вас видами нашего города? – Небольшая пауза, во время которой он приподнял голову и принюхался. – Сэр? Лучшие снимки города, какие только можно
– Сколько?
– Сколько не жалко.
Я опустил монеты в банку, висящую на шее слепого нищего. Он прислушался, склонив голову, как падают монеты, и по звуку определил их достоинство; затем улыбнулся и протянул открытки в мою сторону. Я в них не нуждался, но взял, чтобы не обижать человека.
– Да благословит вас Господь, сэр, – сказал он, вежливо поклонился и двинулся к следующей двери.
Я взглянул на верхнюю открытку – неважный снимок гробниц в виде пирамид. Богатые идиоты платили большие деньги, желая быть погребенными в «египетском стиле». Я швырнул открытки на пол и принялся за рогалики.
Позднее я взялся за роман Эллроя, не забыв включить радио. И так увлекся замыслом автора, что только через двести страниц отложил книгу в сторону, чтобы дать отдохнуть глазам.
Я прослушал шестичасовые новости и, убедившись, что мое имя не упоминается, вложил в книгу закладку и пошел прогуляться. В конце улицы я выбрал направление наугад. Вечер оказался на удивление прохладным, и я похвалил себя, что захватил легкую куртку. Ходьба возбудила аппетит, поэтому я купил фруктов и хлеба в ларьке и принялся жевать на ходу.
Вернувшись домой, я заметил валявшиеся на полу открытки, когда стягивал куртку. Решил посмотреть поближе, поднял их и снял резинку. Я изучил открытку с видом кладбища и прочел на обороте, когда оно открылось, кто его строил, а также узнал, что гробницы представляют собой точные копии египетских пирамид и что там захоронены известные люди.
На следующей открытке были виллы Версаля. В этой части города я не бывал. Ее основала группа французских аристократов, бежавших из своей страны вскоре после Революции. И до сих пор там говорят преимущественно на французском языке. Богато украшенные дома отгорожены от окружающего предместья высокими стенами, многие здания переоборудованы в гостиницы, хотя с туризмом дела у нас всегда обстояли неважно.
Когда перевернул вторую открытку, желая прочитать надпись на обороте, я увидел третью, и первые две полетели на пол. Я взглянул на две последние открытки – Швейцарская площадь и Сад Кончита, – прежде чем отбросить их и присмотреться к джокеру. Это оказалась обычная фотография, а не открытка, и то, что было на ней, могло представлять интерес только для меня, а именно: вестибюль «Скайлайта».
Определить точно, днем или ночью был сделан снимок, не представлялось возможным: скорее всего, тот, кто снимал, стоял спиной к окнам. На заднем плане находились два человека, но фотография делалась не из-за них. Объектом съемки был мужчина в центре, застигнутый врасплох, когда он повернулся от стойки регистрации. Он был сильно загримирован, в шляпе с вуалью, но я сразу узнал Николаса Хорняка.
Перевернув
Оказалось очень просто выяснить, что снимок был сделан вечером в день убийства Ник (как я понял, предполагалось, что я об этом догадаюсь). Я получил копию регистрационного журнала «Скайлайта», а в досье на Ника нашлось много образцов его почерка. Понадобилось около пяти минут, чтобы установить совпадение. Ник зарегистрировался в отеле под вымышленным именем Ганс Зиммермюллер, но запись в журнале, вне всякого сомнения, сделал он собственной рукой. И как оказалось, «мистер Зиммер-мюллер» получил 814-й номер, по соседству с номером, который сняла Ник.
Я не мог найти Ника. Звонил ему домой, в «Красную глотку», в несколько пабов и клубов для геев, куда он часто заглядывал, но безуспешно. Многие, с кем я разговаривал, видели его раньше днем, но никто не встречался с ним в последние несколько часов. Один гомик рассказал, что Ник часто уходит рано, везет любовника домой или в какую-нибудь гостиницу. Тусоваться на вечеринках допоздна он предпочитает в выходные дни.
Спал я мало – все еще боялся видеть в кошмарных снах убитого мальчика, – так что провел большую часть ночи и все утро, копаясь в досье и пытаясь найти связь между Ник и Аллегро Джинксом и Бретоном Фурстом. Безрезультатно. Вечером я снова отправился бродить по улицам, возобновил поиски Ника.
Начал с «Красной глотки». Там его не оказалось, но бармен сказал, что он может появиться позже: Ник заходил почти каждую субботу.
Я прошвырнулся еще по нескольким его любимым местечкам, затем вернулся, решив сесть за столик и подождать.
Я обошел здание; когда пристраивал велик у черного хода, кто-то вывалился из бара, чтобы проблеваться в переулке. В мое отсутствие «Красная глотка» наполнилась народом. Когда начал пробираться к одному из немногих свободных столиков, я заметил у музыкального автомата Ника. Он имел импозантный вид – килт и клетчатый топ в тон – и болтал с каким-то толстяком. Я протолкался к ним и втиснулся между ними.
– Привет, Ник? Как делишки?
Он уставился на меня, узнал и храбро улыбнулся:
– Ал! Ты вернулся. Как мило.
– Кто этот человек, Николас? – спросил толстяк, возмущенно оглядывая меня.
– Отваливай, – сказал я, оттирая его в сторону.
– Николас?.. – неуверенно произнес он.
– Беги, дорогуша, – велел ему Ник.
Сделав кислую мину, толстяк удалился.
– Ну, что я могу для вас сделать, мистер детектив? – промурлыкал Ник.
– Я знаю, что ты убил свою сестру.
– Да неужели? – протянул он, ничуть не взволновавшись. – Какой же я плохой мальчик. Так неприятно, когда братья и сестры нападают друг на друга.
– Ты был в «Скайлайте» в ночь ее убийства в номере рядом с ее комнатой.
Его лицо побледнело.
– Ты не сможешь это доказать.
– У меня есть копия регистрационного журнала. Имя там другое, но почерк твой. – Я ухмыльнулся. – Мистер Зиммермюллер.
– Я был… с любовником, – сказал он, заикаясь. – Я не видел Николу. Меня не было в отеле, когда она погибла.