Горькая правда

Лодж Дэвид

— Хорошо.

Элинор сдерживает шаг и оборачивается.

— Ты что-то сказал?

— Я сказал "хорошо".

— Что именно "хорошо"?

— Хорошо, я буду разговаривать с тобой как нормальный человек. Я уже это делаю.

Элинор возвращается к столу.

— А знаешь, я почти надеялась, что ты не согласишься, — признается она, — и можно будет уйти отсюда с чистой совестью.

— Прости, Элли.

— Последние две недели ты вел себя как свинья.

— Знаю.

— Я ведь отнюдь не жаждалапереезжать сюда,

Адриан. Не жаждалауходить из музея {17} , расставаться с друзьями, отказываться от театров, выставок, даже от магазинов — иногда, Бог знает почему, хочется по ним побродить. Я сделала это ради тебя. Ради твоего покоя. Ради твоего душевного здоровья. И какова благодарность? Ты на все это наплевал, просто чтобы удовлетворить собственное тщеславие. А когда я на это прореагировала, ты… ты… — Элинор падает на ближайший стул и разражается слезами. Дверь холла приоткрывается и появляется испуганное лицо Сэма. Адриан спешит к Элинор, чтобы ее утешить, но Сэм подбегает первым и отталкивает Адриана.

17

Зд.: музей Виктории и Альберта (сокращенно V&A) — лондонский музей декоративно-прикладного искусства, обладающий среди прочего богатейшей коллекцией керамики.

— Элли, что случилось? — говорит он, приобнимая ее за плечи.

— Как, по-твоему, что ты делаешь? — возмущается Адриан.

— Почему она так горько рыдает? — наступает на него Сэм.

— Не твое дело, — огрызается Адриан и пытается оттолкнуть Сэма от Элинор. С минуту они довольно грубо пихаются, затем расходятся, но не спускают глаз друг с друга.

— Знаешь, мне иногда не верится, что мы были когда-то друзьями.

— Странно, что я чувствую то же самое, что и ты, — парирует Адриан.

— Ты стал надутым, эгоистичным, спесивым занудой.

— А ты — самовлюбленным, чванливым, беспринципным прохиндеем. Фанни Таррант раскусила тебя.

— Жду не дождусь, что она поведает о тебе.

Элинор понемногу успокаивается. Пока мужчины пожирают друг друга глазами, она достает из кармана бумажный платок и сморкается.

— Почему ты сказал "беспринципный"? — приступает Сэм к Адриану.

— Потому что ты был когда-то подающим надежды драматургом. Но запродался телевидению ради дешевого успеха.

— Лучше дешевый успех, чем снобистский провал. Испугался, что я напишу удачный, популярный роман, да?

— Ты и роман — вещи столь несовместимые, что сама идея вызывает смех…

— Заткнитесь оба! — кричит Элинор. И повелительно вскидывает руку, требуя, чтобы они угомонились. Они повинуются. В наступившей тишине слышится шум подъезжающей к коттеджу машины. — Пойду открою дверь, — говорит Элинор, — пока газеты протолкнут в почтовый ящик, пройдут годы. — Она удаляется, а мужчины садятся и ждут.

Сэм нарушает молчание:

— И как

она тебе показалась голенькая?

— Прекрати, ради бога!

— Но мне же интересно.

— Я не особенно вглядывался.

— Да брось, Адриан! Ты хочешь сказать, что уломал Фанни Таррант скинуть экипировочку и не посмотрел на ее титьки и задницу? Она бреет лобок?

Адриан не отвечает. Он не отрывает глаз от появившейся в дверях и застывшей на пороге при звуке собственного имени Фанни Таррант.

— Могу поспорить, что бреет, — лениво тянет Сэм. Не замечая ничего вокруг, он откидывается на спинку шезлонга и закрывает глаза. — Держу пари, что каждую пятницу она с религиозной истовостью подбривает себе линию бикини, оставив только крошечный хохолок над промежностью — длинненький, как усики Чарли Чаплина. Правильно я говорю?

— Неправильно! Остренький — как бородка клинышком, — поправляет его Фанни Таррант, которая входит в комнату вместе с Элинор.

Сэм вскакивает как ужаленный, и вонзается взглядом в Фанни Тарант.

— Какого черта вы тут делаете?

— Проезжала мимо, правда, не ожидала встретить тут вас, мистер Шарп.

Лицо у Фанни бледное, взгляд рассеянный, вид какой-то встрепанный. Одета она затрапезно: в длиннополую рубашку и того же цвета брюки.

Выражение лица у Элинор сердитое и смущенное одновременно.

— Это ты ее позвал? — обращается она к Адриану.

— Конечно, нет! — восклицает он.

— Наверное, забыла что-то из своего бельишка в сауне, — вставляет свое слово Сэм.

— Что вам угодно? — обращается Адриан к Фанни.

— Я полагаю, вы уже прочли…

— Нет. Нам еще не принесли газеты.

— А-а… — Фанни явно не в своей тарелке. — На вашем месте я бы не придавала значения. Получилось жестковато. Но это неважно — никто не обратит внимания. — Фанни с тоской смотрит на стол: — У вас случайно не кофе?

— К чему это? — спрашивает Элинор. — Вам тут не рады.

— Мягко говоря, — добавляет Сэм.

— Умираю хочу кофе, — признается Фанни.

— Пейте. Но наливать вам я не буду, — отрезает Элинор.

Фанни устремляется к столу и поспешно наливает себе чашку кофе.

— Что вы там понаписали об Адриане?

— А вы не догадываетесь? Что кумир моего детства оказался колоссом на глиняных ногах. Писателем, который превратил свою семейную жизнь в ад из-за плохих рецензий. Человеком, который слинял из кухни потому, что не мог вынести печного жара, а сделал вид, будто лишился аппетита.

Адриан буквально каменеет от этих слов. Фанни пьет кофе крупными глотками и вздыхает с облегчением:

— Боже, как это было кстати!

Элинор спрашивает:

— И все?

Фанни удивляется:

— Вам мало?

— Но там ничего нет о… наших студенческих годах?

— Это же было не для записи. А можно мне еще и тостом разжиться?

Элинор пожимает плечами и роняет равнодушно:

— Берите.

— А может, изволите что-нибудь горяченькое? Яичницу не желаете? — издевается Сэм. — Вы какую предпочитаете — глазунью или болтунью?