Горькие ягодки
Шрифт:
Странно, молодая девчонка, чего ей дома сидеть? В офисе какой-никакой, но всё же коллектив… Я вдруг вспоминаю тени у неё под глазами. Не высыпается? Отчего? У неё кто-то есть, кто настолько не даёт ей полноценно высыпаться, что ей проблематично даже дойти до офиса? Кто? Дамир? Или кто-то другой?
Я щелчком выкидываю сигарету в темноту двора.
Сигарета падает по дуге алым огоньком. Я провожаю её взглядом и хочу уже захлопнуть окно, как вдруг в соседнем с Марианниным подъезде одно из окон загорается мягким жёлтым светом.
Окно не зашторено, а я не любитель подглядывать
Она в коротеньком полурасстёгнутом халатике, делает что-то около раковины. Это кухня. Я вглядываюсь до боли в глазах. Марианна поливает что-то из чайника, потом подходит к небольшому столу, что стоит около окна, садится, спускает с плеч халатик… И, словно спохватившись, рывком зашторивает окно.
Я в афиге. Что это было? Что она делала? И что делает сейчас? Этот ролик из её жизни длился буквально пару минут. Но у меня такая взрывная реакция, словно я только что просмотрел крутой порнофильм. Блин. Перед глазами её грудь. Ножки. Я ни разу не видел до этого её ножки почти полностью. Только ощущал их под своими ладонями. Когда раздвигал жадным рывком. Тогда.
Всё было тогда, давно. Но я вспомнил почти всё. Чёрт. Я уставился на её окно как чёртов маньячелло. И да, это другой подъезд, вовсе не тот, в который она впорхнула тогда. Не понимаю. И тогда, на чердаке их общаги… Что это было… Что она могла там делать? Смотрела на звёзды? Это вряд ли. При напрочь закрытом плотным одеялом облаков небе…
Марианнино окно давно погасло, и я, честно сказать, давно снял своё бешеное возбуждение всем известным способом, представляя себе её. Хотя мне не составило бы проблемы прошвырнуться до местного ночного клуба и снять девку на ночь там. Но. Впервые в моей жизни появилось «но». Я не хочу другую девку. Никакую. Эта мысль ошарашила меня. И напрочь прогнала сон…
глава 39
Марианна
– Болит, доча? – мама сочувственно смотрит на меня, качая на руках Алёнку. Дочка капризничает и никак не хочет засыпать.
Я хочу сказать, что всё путём, чтобы не расстраивать маму, но слёзы поневоле брызжут из глаз. Грудь болит по-чёрному, иначе и не скажешь. Опять мастит, чтоб его. У меня уже начиналось было один раз это удовольствие, но тогда мама сразу же послала меня в процедурный кабинет на ультразвук к знакомой медсестре, та без проволочек взяла меня на процедуру, всё обошлось, и я не познала «кайф» от ужаса под названием мастит.
И не осознала, что при первых же проявлениях неблагополучия нужно бросать всё и нестись за врачебной помощью. Моё легкомыслие было наказано и наказано крайне жестоко. Ведь я, как последняя дурочка, протянула целый день. Было много работы, мне было некогда, я почему-то думала, что всё пройдёт, и вот, ночью грудь стала как каменная.
И болит так, что хоть на стенку лезь. Я держу грудь в тёплой воде, потом пытаюсь сцедить молоко, но ничего не помогает. Хорошо ещё, что у нас есть довольно большие запасы замороженного молока, а то Алёнка устроила бы такой концерт для скрипки с оркестром, что мало бы не показалось. Я не знаю, что делать, мне кажется, что до утра я просто не доживу. Я скулю потихоньку от боли, как брошенный щенок.
– Ох, доча, ну разве ж можно такие дела на самотёк пускать, – мама сама чуть не плачет, но потом вдруг собирается и начинает звонить Ирине Петровне, одной из своих многочисленных родительниц. Ирина Петровна работает медсестрой в процедурном кабинете нашей женской консультации. Моя мама знает просто весь город.
Сквозь туман боли я слышу, как мама сначала долго извиняется за ночной звонок, а потом просит, просто умоляет Ирину Петровну помочь мне с маститом. Ох, мама! Это же страшно неудобно, звонить людям посреди ночи. Но мне так больно, что уже всё равно.
Потом мама звонит дяде Мише, строго спрашивает, не употреблял ли дядя Миша накануне спиртные напитки. Представляю себе, как удивляется сейчас дядь Миша. Ну мама, даёт стране угля, ничего не скажешь. Потом мы с дядей Мишей едем за Ириной Петровной, потом в консультацию…
У нас небольшой городок, всё близко, но на дворе глубокая ночь, и этим всё сказано. По ночам у нас на улицах нет ни души. Ирина Петровна проводит мне процедуру. Боль уходит. А дома молоко начинает хлестать из груди при малейшем нажатии. Мама даже будит Алёнку: «Пусть попьёт свеженького…»
– Ага, прямо парного, – смеюсь я. Ох, моя бедная грудь. Алёнка напилась молока, сладко зевнула и мгновенно уснула. Надо же, правда, молоко сразу из груди – великое дело. А я, можно сказать, вся переполненная счастьем, ещё долго сцеживаю молоко в маленькие баночки.
Мне повезло. Ирина Петровна сказала, что протяни мы с процедурой ещё немного, осложнения могли быть такие, что никому не пожелаешь. Какое счастье, что у меня есть мама, дядя Миша. Какое счастье, что сын Ирины Петровны учился у мамы. Какое счастье жить в таком прекрасном городке, как наш, где всё близко и все друг друга знают…
Остаток ночи я, как всегда, толком не сплю. Алёнка просыпается ещё пару раз. Но ничего, скоро начнём давать ей прикорм и будет полегче. Хотя и молока у меня пока достаточно. На моём молоке Алёнка растёт сильной и здоровенькой. Это счастье для меня. Мне больше ничего не нужно. Кроме одного. Очень, очень хочется хоть раз выспаться…
глава 40
Марианна
Утром я с трудом открываю глаза. Меня будит, как всегда, Алёнка. Моя доченька жадно пьёт моё молоко, а я целую её беспрестанно в лобик, в щёчки, в маленький аристократический носик. Я обожаю свою дочку. Я люблю её бесконечно. Алёнка очень похожа на своего папу. Который даже не догадывается о её существовании. Вот так вот у нас.
Вчерашняя дикая боль от мастита, как и всё в жизни, имеет свой плюс. Она затмила собой стресс, что я испытала на работе. Когда к Андрею вдруг пришли эти типы с характерными рожами. Я их не знаю, но они точно наши, местные. Может, их знает дядя Миша. Или мама. Честно говоря, я так испугалась за Андрея, что вызвала полицию сразу же, стоило мне выйти из кабинета.