Горький сентябрь
Шрифт:
– А охранение? – напомнил командир.
– Выставлено! Я проверял лично, – заверил взводный.
– Добро, – кивнул Бахметьев и хотел ещё что-то сказать, но его отвлёк шум мотора подъехавшей полуторки.
Бойцы, сидевшие в кузове грузовика, начали спрыгивать на землю, а из кабины вылез лейтенант и, увидев стоявшего у первого орудия командира батареи, поспешил к нему. Это возвратился с огневым разъездом выезжавший для рекогносцировки старший на батарее, и едва он приблизился, Бахметьев, не ожидая уставного доклада, дружески поинтересовался:
– Ну как,
– Так точно! – лейтенант улыбнулся и доложил по всей форме: – Выбрано две запасные позиции, одна в километре, другая в двух. Думаю, направить туда людей, провести кое-какие подготовительные работы.
– Правильно, – одобрил предложение лейтенанта Бахметьев. – Похоже, мы тут будем стоять, пока фронт не уплотнится. И ещё, эту рабочую команду подошли на мой НП. Пусть «воронье гнездо» сварганят.
– Это ещё что такое? – удивился лейтенант.
– Да надо бы настил из досок на дереве соорудить и лестницу к нему. Чтобы противоположный берег лучше просматривался.
– А-а-а, ну да, – улыбнулся лейтенант. – Тогда и прицельно стрелять можно, а то нам пока приказано только к заградительному огню готовиться.
– Да, сейчас это главное, – подтвердил Бахметьев. – Наш командир дивизии считает, что немцы здесь могут попытаться Днепр форсировать.
Командиры замолчали, и тогда, выждав некую паузу, младший лейтенант вопросительно посмотрел на Бахметьева:
– Раз стоять долго, может, щели выроем? А то вдруг налёт?
– Дело говоришь, пошли сразу глянем, где рыть, – и командир батареи вместе с обоими лейтенантами направился ещё раз осматривать позицию.
Они ещё только прошли вдоль всего фронта батареи, как на лесной просеке затрещала штабная мотоциклетка. Боец в кирзовой тужурке заехал прямо на позицию, тормознул возле остановившихся командиров и, приподнявшись в седле, даже не глуша двигатель, обратился к Бахметьеву:
– Товарищ старший лейтенант! Вам приказано быть в штабе в 16.00!
– А в чём дело? – попытался выяснить Бахметьев, но мотоциклист только отрицательно помотал головой.
– Не знаю, приказано оповестить всех! – И он, опустившись в седло, газанул так, что за мотоциклом потянулся голубоватый дымок.
Бахметьев прибыл в штаб дивизии точно к назначенному времени. Он хотел было разыскать Астахова, чтобы разузнать, чем вызван сбор, но не успел: майор с красной нарукавной повязкой дежурного принялся командовать, и почти сразу возле большой палатки, выстроившись «покоем», собрались штабники вместе со специально вызванными сюда командирами отдельных подразделений.
Дежурный закончил построение, и почти сразу из палатки вышли пятеро. Впереди шёл командир дивизии, рядом с ним полковой комиссар, следом ещё трое, и по рядам сразу прошелестело:
– Представитель… Из штаба фронта… С сопровождающими…
Комдив вышел на середину, и только тогда, ждавший этого дежурный, раскатисто гаркнул:
– Сми-и-р-р-р-но!
Строй замер, шёпот мгновенно прекратился, и комдив, отступив в сторону, дал возможность выйти вперёд полковому комиссару. Тот обвёл строгим взглядом шеренги и громко выкрикнул, взяв неожиданно высокую ноту:
– Товарищи!.. Мне поручено довести до вашего сведения приказ № 270! Приказ подписан Председателем ГКО товарищем Сталиным, его заместителем Молотовым, маршалами Будённым, Ворошиловым, Тимошенко и генералом армии Жуковым!
Значимость названных фамилий ошарашила всех стоявших в строю командиров. Одно это ясно давал понять, на каком уровне подписан приказ и какова мера ответственности за его исполнение. А полковой комиссар снова обвёл взглядом строй, выждал многозначительную паузу, развернул бывший у него в руках лист бумаги с отпечатанным на ротаторе текстом приказа и, несколько снизив голос, принялся внятно зачитывать общую часть.
В ней без всяких прикрас давался анализ сложившейся обстановки и даже для примера отмечались достойные действия группы Поппеля. Зачитав вводную, полковой комиссар снова взвинтил голос и объявил суть:
– Командиры и политработники, срывающие свои знаки различия и сдающиеся в плен, считаются злостными дезертирами, и их семьи подлежат аресту!..
Уже первый пункт произвёл на всех гнетущее впечатление. Дальше грозный приказ предписывал попавшим в окружение сражаться до последней возможности, а заодно снимать с должности, переводить в рядовые, и даже расстреливать командиров, не руководивших боем или проявивших трусость. Тот же приказ объявлял дезертиром сдавшегося в плен генерал-майора Понеделина, что для многих было неожиданной новостью и вызвало шок.
Приказ был дочитан в полной тишине, и даже всегда столь ожидаемая команда: «Разойтись!» не вызвала привычного оживления. Командиры молча расходились по своим делам, и погружённый в свои мысли Бахметьев не сразу заметил спешившего к нему Астахова, которого так хотел увидеть перед построением.
– Ты сейчас куда? – озабоченно спросил капитан.
– Как куда? – пожал плечами Бахметьев. – К себе, на батарею.
– Задержись, поговорим… – предложил Астахов.
– Чего говорить… – Бахметьев вздохнул. – В приказе всё сказано.
– Ну да, – согласился Астахов и неожиданно пояснил: – Только, понимаешь, один из сопровождавших комиссара – мой давний приятель. Он кое-что рассказал…
Бахметьев внимательно посмотрел на Астахова. Было ясно, капитану хочется высказать своё мнение, и как-то сразу установившиеся между ними доверительные отношения располагали к этому. Старший лейтенант немного подумал и кивнул:
– Ладно, пошли…
Капитан привёл Бахметьева в свою палатку, стоявшую несколько на отшибе от прочих. Крона ближнего дерева давала густую тень, и днём брезент не особо нагревался, так что сейчас, ближе к вечеру, тут было даже комфортно. Внутри палатки всё выглядело по-спартански: раскладушка, покрытая солдатским одеялом, стол из прибитых к козлам досок и рядом чурбачок вместо стула. Астахов сел на раскладушку, показал гостю на чурбачок и надолго замолчал. Бахметьев уже сам собрался заговорить, когда капитана вдруг словно прорвало. Глядя куда-то в сторону, он возмущённо сказал: