Горький вкус моря
Шрифт:
Попав в такой район, можно сказать, затерянный мир, мне крупно повезло, по той причине, что меня сразу же назначили работать главврачом, а это, как вы знаете очень престижно. Ну, дорогие друзья, вы сами это понимаете!
Я был безумно этому рад, что фортуна мне, мои милые друзья, улыбнулась.– И, тут, Сашка, от души рассмеялся.
«Ничего, пять лет переживу!» – про себя воскликнул я, зная о том, что эти пять лет хочешь, не хочешь, но должен отдать Родине.
Подъехав к месту, указанному в моем распределении, где я должен был трудиться, я оторопел. Это была зона заключения под стражу, где «тянули» свой срок, уголовники, в большинстве своем случае сидевшие за изнасилование и убийство. Я растерялся. Но делать было нечего. Не повернешь, ведь назад?
И я, с поднятой головой, показав свой паспорт и распределение охране, пропуска у меня пока еще не было, перешагнул порог тюрьмы.
«Вот же угораздило сюда попасть! Накаркал я сам себе, черт побери! Над друзьями подтрунивал, а сам залетел во тьму – тараканьи» – про себя подумал я тогда, но, вздохнув, с кислой улыбкой, пошел по указанной тропинке к начальству тюрьмы, доложить о своем прибытии. В это время на плацу тюремной зоны были выстроены «коробочки», состоящих из лиц заключенных, приговоренных по разным статьям.
Лица, в этих «коробочках», показались мне серыми. Скажу проще – лица были земляными, такой же была на их одежда. В данный момент шла перекличка.
Навстречу мне выскочил, как чёрт из табакерки мужчина, небольшого росточка, пухленький и улыбающийся. Это и был начальник тюрьмы. Охрана ему уже обо мне доложила.
– Вот славненько! – чуть ли не прокричал тот, подбежав ко мне, и даже пытался меня обнять, хотя был он мне по пояс. Мы уже замучились без главврача, – продолжал говорить скороговоркой начальник.
Пойдемте, пойдемте, голубчик, я вас представлю всему нашему коллективу, – и он потянул меня к плацу, где были выстроены все служащие тюрьмы, стояли «коробочки» с заключенными.
Служащие, все-таки, отличались от заключенных своим внешним видом, да и лица их были румянее.
Серые лица заключенных с любопытством разглядывали меня. Многие смотрели открыто, я бы сказал – нагло, не опуская своего пронзительного взгляда. Я же не знал, куда себя деть от смущения.
Когда я подошел ближе к стоящим «коробочкам», тут же по всем рядам, как волна, прокатился шумок и причмокивание.
От автора скажу, что наш коллега, Александр Васильевич, был хорош собой. Черные усики, которые он начал отращивать перед окончанием института, обрамляли его красивое лицо, а высокий рост завораживал всех, и не только женщин. Поэтому нам было понятно, почему шло причмокивание заключенных, глядя на нашего коллегу.
"Какая милашка!» – услышал я за своей спиной, когда повернулся, ко всей той серой массе, то есть к «коробочкам», своим задом – продолжал с улыбкой рассказывать Сашка. От услышанного крика, который явно относился ко мне, я покраснел. Но, тут начальник представил меня всему коллективу.
Все меня приветствовали доброжелательно, и продолжилась перекличка заключенных.
После построения мне показали мое медицинское хозяйство, которым я должен был управлять, и мой личный кабинет.
Пройдясь по всей территории с начальником тюрьмы, я пошел в свой кабинет, в котором должен был трудиться, и где просуществовал вот эти все пять лет. Убрав со стола не нужные мне папки и разный хлам, сев за стол, я глянул в окно, которое было «зашторено» в решётку. Мне стало тоскливо и одиноко. Вспомнил, между прочим, всех вас, дорогие мои, однокашники!– Он обвел нас всех своим взглядом.
Посидев, несколько минут в гробовом молчании в своем кабинете – продолжал Сашка, – я пригласил к себе всех медработников. Провел, как полагалось, пятиминутку, со своим медперсоналом, и пошел в мед. изолятор, делать утренний обход больных, прихватив с собою еще несколько коллег и охрану. В лазарете лежало человек двадцать.
Осмотрев, всех визуально, я отложил две мед карты, которые меня больше всего заинтересовали. Затем зашел на кухню, где готовилась пища.
Отведав, разумеется, кое – что, я вновь направился в свой кабинет, по ходу движения, дав распоряжение охране, привести в мой кабинет тех двоих заключенных, медкарты которых я отложил, и которых хотел бы видеть для более тщательного осмотра у себя в кабинете.
День только начинался, до вечера было еще далеко, но я был бы рад его уменьшить, тогда, наполовину.
Не успев, просмотреть карты больных, что я оставил себе, как в кабинет ввели первого больного – заключенного.
Послушав его, я осмотрел все кожные покровы у него на теле, заглянул в рот и отпустил, сделав, кое – какие, пометки в его карте.
Следующий заключенный не заставил себя долго ждать.
В комнату ввели долговязого, в татуировках, с черными, сверлящими глазами, заключенного, который пронизывал своим взглядом меня насквозь. Сидел он по Статье 121. "Умышленное тяжкое телесное повреждение".
Охрана сняла с него наручники и, оставив меня наедине с ним, удалилась, закрыв за собою дверь, оставаясь на той стороне, охраняя кабинет.
Уголовник плюхнулся, в рядом стоящий возле стола стул, напротив меня и, не отрывая своего пронзительного взгляда, продолжал сверлить своими глазами меня насквозь. В разговор вступил он также первым, а не я:
–Ну, ты и милашка, смазливая!
Я побагровел от неожиданности, чему был зол на себя.
–Полно паясничать, больной. Лучше скажите, как вы себя чувствуете? – тут же привстал я со стула, чтобы осмотреть больного.
Но, не успел я к нему приблизиться, как заключенный снял с себя свою серую робу, чем удивил меня еще больше своим изобразительным искусством на своем теле, и только я открыл, было, рот, чтобы сказать: «Повернитесь ко мне спиной, я вас послушаю», как дверь распахнулась, на пороге появился охранник, сказав: «Я, дико извиняюсь! – пропустил в мой кабинет уборщицу, вернее уборщика помещений, такого же "зека", только одетого в растянутое трико, которое свисало с него, как кишка вниз, оголяя наполовину татуированную задницу. Тельняшка, одетая на нем, явно ему была мала, так как обтянула его разрисованную грудь, вырез которой свисал, чуть ли не до пупка.