Горький запах полыни
Шрифт:
Вскоре начал работать и наш исторический кружок. Пару раз там появился и наш общий сосед. Правда, на большее его не хватило — чертику в заднице было явно скучно. Мы с Аннушкой, конечно, не пропускали ни одного занятия. А после них, еще возбужденные и разговорчивые, провожали Мырмыра к последнему автобусу в райцентр. Потом пешком, целых три километра, часто уже затемно, возвращались в свою Блонь.
Здесь мне еще до сих пор снятся иногда наши вечерние прогулки. А в последнее время все чаще. В них мы держимся за руки, как дети. А иногда Аннушка даже берет меня под руку, прижимается ко мне, сталкивает на обочину. И я уже не знаю, было ли это на самом деле или только приснилось.
По
Перестройка — как много мы ждали от этого слова. Да, история, как ни верти, всегда на службе у политики. Как говорил Мырмыр, историкам доступно даже то, что не по силам и самому Господу Богу. Только они в состоянии изменять прошлое, а тем самым и будущее.
Собственно, о чистой истории можно говорить только тогда, когда ее отделяют от нас тысячелетия. В то время я впервые прочитал в журнале «Вокруг света» о выдающемся ученом Викторе Сарианиди. На раскопках золотого холма — Тилля-Тепе — на севере Афганистана он нашел более двадцати тысяч золотых предметов.
Древняя и таинственная Бактрия открыла свои сокровища советскому исследователю. Но с началом войны в Афганистане раскопки прекратились. Именно об этом я увлеченно рассказывал Аннушке, когда пригласил ее однажды в свой «штаб» на сосне. Уже смеркалось, глаза ее сияли, как звезды, пленительно белел овал лица. Твердые кулачки ее грудей волнующе приподнимали кофточку. Мне хотелось прикоснуться к этим холмикам — просто накрыть их ладонями. Она глядела на меня нежно и доверчиво и, казалось, была полностью захвачена моим повествованием.
Когда сбился от волнения, вызванного тайным желанием, и замолчал, она заметила вдруг, что я, оказывается, могу рассказывать так же увлекательно, как и Мырмыр. «Но почему ты никогда так не говоришь при всех?» Я смутился. Неожиданно мне стало ясно, что испытываю к соседке не только привычные дружеские чувства. Мне хотелось трогать ее, обнимать, прижимать к себе, целовать в губы.
Именно от этих еще непривычных мне чувств и хотелось часто поколотить одноклассника и соседа Егорку, когда он в классе хватал Аннушку за руки, пытался обнять. Она лежала на помосте, вольно раскинув руки, а я, свесив ноги, сидел с краю. Аннушка глядела на меня, чуть улыбаясь, и как будто ждала чего-то. Пауза затягивалась, а я не мог ни слова сказать, ни рукой пошевелить. Молчание нарушила Аннушка: «Пора, Глеб, завтра в школу. Хорошо здесь у тебя.»
Приподнялась, сидя поправила волосы. Я спускался первым. На земле протянул ей руки, чтобы поддержать. Она ловко спрыгнула и толкнула меня обеими руками в грудь так сильно, что я чуть не упал, и, хохотнув, запетляла по лесу. Когда я медленно вышел из чащи, быстрая фигурка ее мелькала уже на середине луга.
А потом в нашей семье случилось чудо. Я давно заметил, что мама неожиданно помягчела, стала хорошеть, тайком улыбаться. Помню, ее первая улыбка в зеркале застала меня врасплох. Это была прежняя, счастливая мама. Но как же, ведь отца уже нет, а она улыбается все так же? Неужели она совсем забыла его? Но скоро стало ясно: моя мама ждет ребенка. Я понял это раньше всех. Да и ее балахоны уже не могли
Левой в печень и правой в челюсть — после трех месяцев в секции бокса это получалось у меня автоматически. Поднявшись, пошатываясь, он все же не стер с лица своей поганой ухмылки. Дорого бы она ему стоила. Да и мне тоже. Если бы ребята не оттащили, то вместо аттестата зрелости я получил бы хороший тюремный срок. Хотя, кто знает, возможно, это было бы и к лучшему: уже давно бы вернулся и снова любовался своими березками да ольхами, обнимал бы маму и бабушку, деда Гаврилку. Да и, может, снова сидел бы в своем «штабе» рядом с Аннушкой и делал бы с ней все, что так мне хотелось в тот вечер. И она больше не толкала бы меня в грудь и никуда бы не убегала. И тогда.
Ах, эти бесконечные «если бы», которые мучили меня первое время. Если бы, если бы! Что от нас зависит, а что нет, — понять совершенно невозможно. Не знаешь, какой поступок, как малый камешек, способен вызвать лавину, уносящую тебя в неизвестность. Чтобы похоронить там тебя навсегда. И остается это беспомощное и будто бы все объясняющее слово — судьба.
Так что же такое судьба? Результат нашего осознанного или интуитивного выбора? Или наоборот — готовности принимать все, что прибивает к нашему берегу? Правда, часто мы просто лишены возможности выбирать. Большие события захватывают нас и уносят. Накладываются на судьбу и случайности природных катаклизмов. Выбирать себе судьбу может только человек с феноменальным нюхом. Да и то оказывается часто у разбитого корыта. Обычный человек не дергается — спокойно, далеко не заглядывая и ничего не просчитывая, принимает все, что сваливается на него. В лучшем случае выбирает меньшее зло из тех нескольких, что предлагаются ему. Или вообще уклоняется от выбора, пуская все на самотек, чтобы потом, в случае особенной неудачи, только тяжело вздыхать и повторять это магическое и завораживающее слово — судьба.
Никаких мужчин возле матери я в то время не замечал. На людях она ни с кем не любезничала, отсидит в конторе за своей бухгалтерской работой — и сразу домой. Когда слухи о маминой беременности дошли до старшей Регины, — мол, невестка у тебя «того», оскоромилась, — появился на разведку явно смущенный дед Гаврилка. Долго ходил вокруг да около, а потом придумал причину и послал меня к себе домой — мол, банку с медом забыл: да-да, в кладовке, на нижней полке.
Не знаю, о чем они там говорили, видно, недолго — встретил деда уже на обратной дороге. Впервые после гибели отца он улыбался в свою месячную щетину, улыбался сам себе, какой-то тихой и трогательно-детской улыбкой. Прошел мимо меня и не заметил — ни меня, ни трехлитровой банки с медом.
Через день, как раз в воскресенье, пришла к нам нарядная бабушка — так она наряжалась в исключительных случаях — и с гостинцами. Они сразу обнялись с мамой, прильнули друг к другу, как сестры, немного поплакали, потом уединились в зале — так мы называли самую большую комнату с телевизором — и занялись своими женскими разговорами. После переговоров, судя по их улыбкам, явно прошедших в атмосфере доброжелательности и взаимопонимания, мы мирно пили чай с моими любимыми пирожками с яблочной начинкой. Получались они у бабушки всегда очень вкусными, но в этот раз она превзошла сама себя.