Горькое лето 41-го
Шрифт:
Неудачливым в маскировке своего участия в объявлении войны СССР оказался и бывший правитель Венгрии Миклош Хорти, который в своих мемуарах, сваливая всю вину на премьера Ласло Бардоши и начальника генштаба Хенртика Верта, пытался выйти сухим из воды. Однако факты говорят о том, что пронемецкое руководство Венгрии уже 23 июня 1941 года разорвало дипломатические отношения с СССР и ожидало только повода для вступления в войну на стороне Германии. Таким «казус белли» и стала бомбардировка Кошице.
Ни Кремля, ни Мавзолея они не обнаружили
Александр Кочуков
22
— Для обеспечения противовоздушной обороны столицы, — вспоминал генерал Журавлев, — к концу июля 1941 года была создана группировка в составе 585 истребителей, более 1000 зенитных орудий среднего и малого калибра, 336 зенитных пулеметов, 618 зенитных прожекторов. Вся эта мощь находилась в подчинении командующего Московской зоной ПВО генерал-майора Михаила Степановича Громадина. А меня в мае 1941-го назначили командиром 1-го корпуса ПВО. 22 июня части корпуса заняли боевые порядки и были постоянно готовы к отражению воздушного противника.
— Со стороны Генштаба за вами, конечно, осуществлялся повседневный контроль?
— Не только со стороны Генштаба. Георгий Константинович Жуков, когда возвращался с фронтов, непременно заслушивал нас с генералом Громадиным. Интересовались положением дел и члены правительства… Но до двадцатых чисел июля ничего чрезвычайного не было, хотя имели место единичные случаи. Так, 10 июля летчик Рядный сбил на подступах к Москве фашистский Ю-88. Днем раньше воины поста ВНОС залповым огнем из винтовок сбили еще один Ю-88, который пикировал на поезд маршала Ворошилова. Звено истребителей во главе с летчиком Шишовым преградило путь к Москве восьми вражеским бомбардировщикам, сбив один «юнкерс». Когда поспешили на помощь немецкие истребители, наше отважное звено подожгло один «мессершмитт»…
Однако поступали вести и посерьезнее. Где-то в середине июля пришло сообщение из Генштаба, что гитлеровское командование создало специальную авиагруппу для налетов на Москву. В нее входили вроде бы до 300 бомбардировщиков.
Не знаю, эти ли разведданные или еще какие сообщения встревожили Сталина, но только Иосиф Виссарионович сам решил познакомиться с делами ПВО Москвы. Он принимал генерала Громадина, начальника штаба Московской зоны ПВО генерала Герасимова и меня в особняке рядом со зданием штаба нашего корпуса.
Входили мы в кабинет Сталина довольно робко. Развернули карты, подготовились к работе. Когда начальник оперативного отдела штаба нашего корпуса разложил на столе свое громоздкое хозяйство, то места для карт авиаторов не осталось. Им пришлось устраиваться на полу. Сталин внимательно наблюдал за всем:
— Ну, показывайте, как вы будете отражать массированный дневной налет вражеской авиации…
Экзаменовал нас Верховный часа полтора. В заключение отметил: «Теоретически все выглядит убедительно, а вот на практике…» Повернувшись ко мне, добавил: «Продолжайте тренировать личный состав, товарищ Журавлев. И смотрите, если хоть одна бомба упадет на Москву, не сносить
Не знали мы тогда, что через несколько часов нам уже придется отражать налет на столицу…
Когда я сел ужинать, зазвонил телефон.
«Товарищ генерал, идут…» — послышался в трубке взволнованный голос полковника Н. Ф. Курьянова.
«Кто идет? Говорите толком», — вырвалось у меня, но тут же все стало ясно…
Начальник оперативного отдела подтвердил мою догадку: «В границах нашей зоны появились неприятельские самолеты».
На ходу одеваясь, я поспешил на КП. Даже при беглом взгляде на планшет воздушной обстановки можно было убедиться — немецкие самолёты держат курс на Москву. С постов ВНОС поступали сообщения о высоте, направлении полетов, количестве самолётов.
— Сколько же их было поначалу?
— Мы насчитали до 70 бомбардировщиков. Они шли с трех направлений на сравнительно малой высоте, что облегчило выполнение боевых задач нашей зенитной артиллерии, прожектористам и другим специалистам постов ВНОС.
— Почему высота была сравнительно малой?
— Немецкие летчики привыкли к безнаказанности. Подобный опыт они использовали в Западной Европе. Однако на этот раз немецкие асы просчитались. Несколько вражеских самолетов запылали, другие бросились наутек, но их настигли наши истребители…
За первым эшелоном вражеской авиации шла вторая волна, затем — третья и четвертая. Последовательными ударами противник пытался пробить брешь в огневом щите, прикрывавшем Москву.
Я почти не отрывался от карты. Вначале, когда бомбардировщики были еще далеко от черты города, требовалось нацеливать на них наши истребители, организовывать их взаимодействие с прожектористами. То и дело приходилось нажимать кнопки на концентраторе и отдавать распоряжения…
— Даниил Арсентьевич, вы говорите, что поначалу насчитали 70 вражеских самолетов.
— А потом их стало более 200. И лишь отдельным бомбардировщикам удалось прорваться к городу. Но свой смертоносный груз они сбрасывали где попало.
— Сколько же времени продолжалось единоборство?
— Пять часов длился первый массированный налет. Когда отразили последнюю волну, я посмотрел на часы: стрелки показывали 3 часа 25 минут.
Наши летчики-истребители сбили 10 бомбардировщиков на подлете к Москве. Стервятники, которым удалось проникнуть в пределы столичного неба, были встречены огнем нашей зенитной артиллерии и пулеметов. Еще 10 вражеских самолетов были сбиты.
— Для первого раза хороший результат.
— Я тоже тогда так подумал, но всё же волновался, когда шел на доклад к Сталину и другим членам Государственного комитета обороны СССР.
Доклад мой выслушали молча, не перебивали. Наступившую тишину нарушил Вячеслав Михайлович Молотов: «По версии Геббельса, Москва горит, и по ее улицам невозможно проехать — так велики разрушения».
«Разрешите, товарищ Сталин, сделать уточнение, — поднялся генерал Михаил Степанович Громадин. — В Москве действительно возникло несколько довольно сильных очагов пожаров. Сгорели деревянные бараки на одной из окраин, железнодорожный эшелон с горючим на Белорусском вокзале. Разрушены несколько жилых домов. Других потерь нет».