Горм, сын Хёрдакнута
Шрифт:
– Ну, дальше я помню! Призрак Селибора говорит, что не может перейти через Калинов мост, пока кто-то не отомстит за Рерик. Годлав обещает отомстить Гнупе, внуку Гудфрида-колдуна, что затопил город и угнал ремесленников в неволю. Селибор отпускает корабли, и понеслась. Так что, Годлав не видел призрака? – разочарованно спросил сын наволокского воеводы.
– Может, и видел, – Боривой улыбнулся. – Хёрдакнут у толстого Свина в Зверине ему продал нарвалий рог, а потом они вместе в такой хлам нарезались, что не то что Селибора, а самого Сварожича могли лицезреть. Но Годлава подначил на Гнупу пойти
– Больно легко ты про это говоришь – «кое-что переврал, в былине красивее,» – вставил Беркут. – Нас с батяней Сотко-брехун золотопоясный вообще как в половинчатом дегте со скипидаром изгваздал, а из моего заумного зятя и худосочной вредины-сестры наоборот сделал великого поединщика и красу неписанную. Думаешь, ты невольничий поезд вспять к Самкушу повернул, так теперь про тебя тоже былину сложат?
– А как же! Не у… – прежде чем продолжить, Боривой оглянулся на Смеяну. – Не уши от мертвого осла, а посадничью дочку отбили! Молодечества-то!
Беркут попытался отвесить младшему брату руянского посадника (или воеводы – кто их, бодричей, поймет) оплеуху, но тот легко увернулся. Чтобы хоть как-то поставить не по годам оборзевшего южанина на место, старший венед строго сказал:
– Дурачества, а не молодечества! Еще немного, и я бы деву выкупил…
– Сейчас! Сколько с тебя хотел драть тот лысый? Такую кучу серебра конь не свезет! Ты сам спалился – зачем дал ему знать, что Смеяна тебе знакома?
– А что ж мне еще делать? Проезжаю мимо поезда, вдруг слышу, одна полонянка другой говорит: «Вставай, Смеянушка, не то Пикро кнутом до смерти забьет.»
– Ну, не лупить сходу: «Смеяна Станимировна?»
Беркут на миг смутился, но, отказываясь признать поражение в споре, решил сменить подход:
– А как бы мы плясали, окажись у тех ослоумных ослов на ослах самострелы или луки?
– Луки б нашу броню не взяли!
– А шальная стрела в глаз? Мне батяня обещал ладью и ватагу дать, как свезем письма от Званы да Быляты червленым книжникам да с ответным письмом вернемся. А ты… Потаенное вежество мешаешь с дракой, замысел вестницы дурью под угрозу ставишь!
– Ну ладно, ее бы выкупили, а с остальными горюшами как? Не у одного Селимира посадника внучку угнали!
– Верно, Боривоюшко. Не кори отрока, Беркут Лютович, – вновь вступила в разговор Смеяна. – Как суждено, так и случилось.
– Кто их дедов знает, тот пусть тех внучек и выручает? – предложил Беркут, потом вздохнул. – Нет, это и впрямь как-то без молодечества. Ох, Боривой Витодрагович, должен я был для тебя быть хорошим примером, а не ты для меня плохим, да верно говорят – с кем поведешься, с тем и попадешься. Да и не могу тяжко тебя винить. Будь у меня такой меч, я б только и чаял у любой трудности голову сыскать да срубить.
– Так что тебе усатый книжник рассказал про мой меч? Дед им лапчатому змею голову ссек, – Боривой
– Усатый ничего, а тот, что с бороденкой, сказал, что это очень старая работа…
– Ну, это я и сам знаю…
– Он говорил, китежская, с самого Светлояр-острова! [115]
– Врешь!
– Погода мне снегу за шиворот насыпь, не вру! – Беркут блеснул знанием бодричской клятвы.
115
В древнерусском сказании о Китеже, Светлояром называлось озеро.
– Ладно, может, ты и не врешь, а откуда червленому книжнику знать?
– Их записи на пять тысяч лет вспять идут, когда сам Китеж еще с Гридьей Вежей торговал. А моя палица, кстати, зовется «сидерорабдия.»
– Ученое слово! А что за хитрость с голубями?
– Да никакой хитрости – голуби как голуби, точь в точь как те, что мы везли.
– Нет, хитрость-то есть, иначе зачем бы их тащить за тридевять земель. Может, внутри у них что запрятано?
– Ну да, в голубе утка, в утке заяц, в зайце бобер, а в бобре четыре кирпича, каждый с заветным словом. Только не лезь проверять?
– А в свитке что? Тоже ученость? Дай посмотреть!
– Смотрел уже, от таких вот, как ты, тайнописью защищен.
– А сам-то! А короб? Глянем?
На этот раз, Беркуту удалось-таки отвесить Боривою подзатыльник:
– Я те гляну!
– Чего ты дерешься? Печати на крышке можно осторожно сковырнуть, а потом каждую на лепешку горячего воска обратно прилепить!
Сын наволокского воеводы в голос рассмеялся:
– Чудилка ты руянская! Вестница может узнать, о чем боги в горних явях говорят, речь котов-баюнов с Белухи-горы понимает – неуж про твою лепешку восковую не прознает? Нет, никакого баловства. Везем короб в стольный град, и разговору конец.
Младший брат Мстивоя погрустнел:
– Больше двух лун дороги, и наверняка без единой хорошей драки по пути…
– Может, и не так долго. Два других возка нам только до Самкуша пасти, дальше полоняне сами пусть разбираются. Возьмем в Самкуше в Свентанином чертоге полдюжины коней или лосей, три обычных седла, одно грузовое. Будь рад, что хоть на ослах едем, а не на овцебыках – на тех, еще на пару недель дольше добирались бы.
– Кто ж здесь на овцебыках… – начал было возражать Боривой, но вовремя остановился. – А книжникам червленым-то мохнатые вонючки с какой дури сдались? Не в квены, чай, шли?
– Вестимо, они не великие путешественники. Одно ведают, о другом гадают. Дивились, как я прознал, за каким камнем спрятались.
– То ж совсем простое дело! На остальных птицы сидели, а с того слетели! Хоть справа у них добрая, что для грамотников, что для воинов, но за поприще видно, что всю жизнь в крепости просидели. Скажи лучше, с серебром что сделаем?
– Как что? Пополам?
– Неплохо бы долю выделить, чтоб освобожденным помочь до домов добраться, – заметила Смеяна.
– И то, – без особой радости согласился Беркут – сказать «Нет» язык как-то не поворачивался.