Горм, сын Хёрдакнута

Воробьев Петр

– Ду-ликер детте, хун-гейт? – вдруг справился тролль.

Хруст и чавканье возобновились.

– Пойду-ка я посмотрю на укрепления, – сказал заметно побледневший Торкель. – Может, известка где поосыпалась.

Йормунрек растворил дверь. На соломе в середине кровавой лужи, в которой мокли пряди длинных черных волос, сидел тролль. Его морда была перемазана кровью, струйки стекали по жидкой троллиной бороде, одна окровавленная ручища сжимала что-то, тоже сочившееся красной жидкостью. Вокруг были разбросаны обломки костей, куски мяса, и разрозненные внутренности.

– Как успехи? –

конунг пнул носком сапога осколок лобной кости.

– Горм сказал Кривому: «Что ты дурью маешься? Порви эту злопастную козу…» – тролль задумался.

– Как Черноух грелку, – напомнил Горм, стоявший у приставной лестницы, прислоненной к стене.

В помещение вошли похмельно-взъерошенный Адальстейн, Торлейв, и Гудбранд.

– И как ты ее порвал? – уточнил Йормунрек.

– Кривой порвал ее руками. Немного зубами помог.

– А голову?

– В руках раздавил, да.

– Вот это силища, – восхитился Гудбранд.

Торлейв вперился в один из ошметков на полу.

– Печень Кривой съел, – поделился тролль. – Горм сказал, печень полезна, особенно сырая.

– Ыы-ы-ыц! – откликнулся Адальстейн, к цвету лица которого стал замечательно подходить бледно-зеленый растительный узор на вороте его туники из чесаной шерсти.

– Как Черноух грелку, – повторил конунг. – Ловко ты это придумал, Горм, почти так же здорово, как килейских карлов на крюках вешать. Кривой, а в руке у тебя что?

Тролль разжал пальцы, показывая два приблизительно треугольных куска:

– Вымя. Кривой его оставил на потом.

– Бвы-раааа, – толстый энгульсейский ярл, стоя на четвереньках, ухитрился добавить к тому, что уже лежало на полу, горку кусков еще более непотребных.

– Верно говорят, – заметил Торлейв, на миг нагнувшись, тут же распрямившись, и зажав нос.

– Что? – удивился конунг.

– Про альбингское угощение хаггис. Каким путем оно ни выходит после потребления, верхним или нижним, выглядит одинаково, – заключил старый корабел, вслед за конунгом выходя из пристройки. – Тинг скоро, поспешать надо бы.

Горм последовал за Торлейвом. Место для тинга было уже размечено за городом, на полпути к летнему дворцу (опять-таки не вполне заслуживавшему это наименование) Зара, и огорожено вехами из орешника, по верхам которых была пущена пеньковая веревка. Учитель и приемный отец Йормунрека поманил старшего Хёрдакнутссона взглядом и, когда тот приблизился, что-то опустил Горму в руку. Так же не говоря ни слова, корабел удалился. Горм заглянул в пригоршню – на него с мертвым укором снова уставился желтый глаз со странным продолговатым зрачком. Ярл продолжил движение к городским воротам, мысленно подпрыгивая на аршин и вопя: «Кром! Чуть не спалился!»

Дом каких-то родственников Бермонда, где стояли постоем Родульф и Щеня, был не совсем по пути, но и не очень в сторону. Вход охранял смутно знакомый молодой карл с Килея, при виде Горма попытавшийся принять вид помолодцеватее.

– Да что ты, право… – ярл прошел вверх по лестнице (уже почти не хромая), потом через проход и вниз (одна нога на ступеньку, вторая на ту же ступеньку, повторять по мере надобности), на голос Скегги:

– Торольв зашел слишком далеко вперед, и воины Хринга и Адильса закидали

его копьями из-за прикрытия леса. Кимры и альбинги подняли победный клич, а Торфид, что нес стяг Торольва Гримссона, вынужден был отступить от леса. Увидев движение стяга и услышав крики, Эгиль выхватил свой меч Ехидну и повел свою ватагу к лесу. Он зарубил ярла кимров Адильса и еще многих, прошел со своей ватагой основной силе альбингов в тыл… это совершенно замечательная ветчина, Горм ярл. Попробуй – копченая!

Горм зашвырнул глаз злополучной козы отпущения в пылавший очаг, вытащил испачканный козьей кровью сакс, покачал головой, засунул его обратно в ножны за голенищем, и отрезал себе ломоть от огромного окорока, лежавшего на кухонном столе, ножом, предусмотрительно кем-то воткнутым в стоявшую у стола колоду.

– Дорасскажешь Щене и Бермонду по дороге, суд пропустим. Дай только миг, с утра ничего еще не ел, – ярл налег на ветчину, и вправду, отменную.

– Дружины альбингов оказались зажаты между сноргами Эгиля с одной стороны и энгульсейцами Адальстейна с другой. Живым не ушел никто. Так Эгиль отомстил за смерть брата. Над его телом, он сложил так:

«Пал отважный Торольв. На равнине Винхейд Травы зеленеют Над могилой брата. Тяжко это горе, Но его мы скроем. [141] »

Торольва похоронили в кургане с оружием и золотом, Адальстейн щедро наградил Эгиля, и отправился на юг к Йормунреку.

– Морж ети вашу кашу под коленку в корень через коромысло, – недвусмысленно заявил о своем присутствии Родульф. – Ярл, слоновым удом меня бейбасить через семь пар потных портянок, скольких же ты зарезал?

141

Эгиль Скаллагримссон, пер. А. Корсуна.

– Потом расскажу, – Горм вытащил из глиняного горшка лепешку, завернул в нее еще один щедрый ломоть ветчины – с собой – и направился было к выходу, но тут его нос уловил благоухание разрезанной дыни-скороспелки. – Пару ломтиков, и пойдем.

Краем глаза, старший Хёрдакнутссон уловил движение под столом. Ожидая увидеть там песика, или по крайности кухонного хорька, он отрезал кусок ветчины и опустил руку под стол. К его удивлению, кусок схватила ручонка с начерненными ноготками. Горм заглянул вниз. Под столом сидела маленькая девчонка, с ног до головы в черных кружевах.

– Ярл Горм, Гаилавира хофдинга, – представил дитя Бермонд, сидевший в странном кресле с четырьмя ручками, торчавшими вперед и назад. На его левой ноге красовался лубок из коры, полотна, и глины, украшенный Яросветовым знаком.

Горм, как подобало случаю, отвесил поклон. В качестве ответного приветствия, он получил:

– Что кланяешься, дыни тоже дай. Теперь смотри. Вот как надо!

Девчонка завернула ломоть дыни в ветчину и откусила.

Хёрдакнутссон последовал ее примеру: