Горм, сын Хёрдакнута
Шрифт:
– Садись, Найдена. Кстати, откуда у тебя эта пряжка?
– В корзинке со мной лежала, когда Барсук меня нашел.
– Дай-ка гляну… Все точно, как я и подозревал. – сын не в меру любвеобильного ярла треснул себя по лбу: «Что ж у нас за порода такая – чем пердолим, тем и думаем?» – Кстати, Гуннбьорн, не в обиду, нам с девой один на один поговорить надо…
Небольшого роста танский кузнец стоял у края железной скамьи, держа в обеих руках вязаную шерстяную шапку, отороченную то ли крысой повышенной лохматости, то ли очень сильно пострадавшим прижизненно и посмертно хорьком. Во взгляде его широко расставленных светло-голубых глаз читалось раздумье щенка ездовой собаки, собирающегося жалобным скулежом выпросить у вожака упряжки кусочек хорошо обслюнявленной тюленьей шкуры с салом: что он получит, когда заскулит – сальца или зубами за шкирку?
– О Гунберне
«Что она нашла в этом заморыше из Хроарскильде,» – подумал Горм. – «Хоть мозги у него вроде есть… Может еще чем одарен? Как там по этому случаю отец говорил… Молодец думает, дорвавшись до девы, какой он у нее, а дева в тот же черед – какой он у него? Кнур, может, и прав – любой предмет я на уды переведу, весь в отца… Нет, далеко еще мне до него. Круче, чем Хёрдакнут, разве что Эгиль Сын Лысого сможет обложить. Стой, тут-то надо, чтоб все было не как в Эгилевой лаусависе [66] или, того хуже, в ниде [67] , а как в саге, ну а если не как в саге, то по крайней мере как в новоделанном слезливом флокке [68] , с надрывом, без даже намека на скотоложество, и чтоб ни мышиного уда в виду! Краснеет чудо в лучах заката, а вместо уда торчит лопата…» Задержав дыхание, чтобы подавить совершенно неуместный и глупый ржак, что, как он надеялся, было воспринято Найденой и Гуннбьорном как мгновение значительного и сурового молчания, старший (и то, увы, не совсем наверняка) Хёрдакнутссон протянул к Найдене руку и провозгласил по-венедски (на танском вящая напыщенность далась бы труднее после воспоминания об Эгиле):
66
Короткое древнескандинавское стихотворение (отдельная виса), обычно сымпровизированное. Исторический Эгиль Скаллагримссон («сын Грима Лысого»), знаменитый поэт и задира, был мастером этой стихотворной формы.
67
Хулительное древнескандинавское стихотворение. Также могло быть магическим проклятием.
68
Форма скандинавской поэзии.
– Видишь змея долготелого с глазами багряными? Это отца моего пряжка, наш родовой знак! Люба ты мне, люба, сестра моя Найдена Хёрдакнутовна! Береги ее как зеницу ока, Гуннбьорн Гудредссон, ибо эта красавица – дочь великого ярла и кровная сестра двух могучих воинов!
Гуннбьорн упал на колени. «Для слезливого флокка вполне сойдет,» – обрадовался Горм, поднял его за плечи и заключил вместе с Найденой в объятия, снова давя позыв глупо заржать – «Стоит лопата в лучах заката, а чудо с удом ушло куда-то…»
Глава 21
Их кони шли шагом по густой траве. Горм ехал по правую руку от Хёрдакнута, Хельги и Аса – по левую. Утренний свет Сунны косо отблескивал на серебряных украшениях упряжи и на стали кольчуг и шлемов. Дружина, отобранная для нападения через лес, следовала в почтительном отдалении.
– Я спросил, как это может быть, чтобы такая богиня, как Свентана, может собственную жрицу проклянуть таким страшным проклятьем, – рассказывал старший сын. – Звана сказала, что это не Свентанино проклятье. Тех, кто нарушает клятвы богам, проклинает Мара. Если…
– Кто-кто? – перебил Хельги.
– Тебе с Асой она больше известна, чем Хель. Так или иначе, она из предыдущего поколения сверхъестественых существ, и даже среди ровесников отличалась редкой пакостностью.
– А не может так быть, что на самом деле проклятия нет? – предположила Аса. – Ты кому-нибудь говоришь: «Род твой проклят, женщины, что будут рожать дочерей, будут умирать при родах, и приплоду их погибель.» Смерть при родах случается часто, особенно если родится девочка. Стоит одной бедной капельке взять и умереть, все сразу: «Проклятие!»
– Может быть и так, нам в точности знать неведомо. А что ведомо, так это что я дал клятву найти угнанных жриц, – рассудил Горм. – Найду их и верну, или хоть узнаю, где сгинули, долг нашего рода перед Свентаниным чертогом искуплен.
– Кстати, на нас смертный заговор тоже распространяется? – озаботился Хельги.
– По одному рассуждению, нет, если он передается по матери. По другому, да, если считать что и я тоже проклят, – ярл опустил голову и отпустил поводья. – Но один ли мой сын проклят, или все дети, самое малое, что я смогу сделать, это дать Горму пару-тройку драккаров, дружину, и золота на выкуп. Может, и сам с ним пойду. Ну а если ни я, ни Горм сегодняшнего или завтрашнего дня не переживем, вам, Хельги и Аса, надо будет самим решать…
– Что ж ты раньше-то нам не рассказал? – на этот раз Хельги перебил отца. – Горм себе напридумал еще хуже, чем то, что на самом деле было.
– Его мать, – Хёрдакнут кивнул в сторону Горма, – выходит, я ее любил, я ее и убил. Вот я себя этим накручивал, а о мальчишке и не подумал. Надо было рассказать, копье мне под ребро, но трудно ведь! И главное, наоборот хотел ведь как лучше, чтоб не вышло дело как с нашей энгульсейской родней… Я Бушую: «Вестница Свентанина нам благословение даст, и твоего прошу.» А Бушуй возьми да и упрись: «Нет тебе благословения! Я дочку богам обещал, и конец!» Я ему поперек: «Кто, мол, умер и тебя в волхвы и провидцы воли богов определил?» Он за меч… Я было тоже, да вспомнил, как дедова тестя мой же двоюродный дед от лопаток до таза разрубил. Бывает, конечно, но вообще-то не дело это между родней. Короче, не вдруг отнял я у него меч, пока он боролся, на него ж и напоролся. Так он на меня с раной через пол-лица и с голыми руками опять бросился. Пришлось ему еще и руку вывихнуть. Да… Думал я еще, может, вернуться и все исправить, но сперва Горм родился, потом жена умерла, потом новую взял, потом вас, спиногрызов, родил… Так, говорят, жизни наши и проходят – хочешь как лучше, а выходит как всегда.
Горм подъехал поближе к отцу и положил руку на его плечо, покрытое чернеными пластинками чешуйчатого доспеха.
– По крайности, у тебя получилось не так худо, как у Сигварта и Ивара с энгульсейским конунгом. Вы с Бушуем пол-Гардара не разорили, пока разбирались. И теща вот тебе доброе слово передавала, в гости звала.
– С ее добрым словом может все оказаться не так просто, – ярл поднял голову. – Бушуихин деверь посадником был, теперь она старшая из рода осталась, новый посадник ее слушать будет, а Альдейгье сильные друзья нужны. Против того же Йормунрека. Вот уж на кого неохота мне идти, но может статься, что так и так придется – Гнупа Йормунреку какая-то родня. Не помню вот, по отцу или по матери. По материнской стороне он своих родичей точно не жалует, вспомнить хоть Скофти Новости. Хотя кого он вообще жалует? Отмороженный какой-то вышел у Хакона мальчишка.
– Отмороженнее, чем Гнупа? – попытался выяснить средний Хёрдакнутссон.
– Йормунрек, у него вот такие, – Хёрдакнут показал руками размер, – тараканы в голове, но он отнюдь не дурак, и любой его дружинник за него жизнь отдаст. А вот Гнупа не отмороженный, а как раз удом по лбу битый безладный злой дурак, от которого все карлы, кроме последней дряни, разбежались, – исчерпывающе определил ярл. – Если б не Сильфраскалли с наемниками, они придумали себе погоняло «йомсы [69] », мы вообще могли бы въехать в Слисторп на мамонте, пока Гнупа чухается, расковать сотню рабов, залезть обратно на мамонта, достать бочонок пива, рыбы копченой, и смотреть, как рабы его уделывают.
69
Намек на йомсвикингов – полумифический орден викингов-наемников.
– Я слышала, в Слисторпе даже кузнецы, сапожники, и мельники – и те рабы? – Аса нахмурилась.
– Точно. Сто с тому лет назад, у бодричей был город Рерик. Гнупин то ли дед, то ли прадед его сжег, и всех бодричей свез в рабство. Их потомки ему коней куют и одежу шьют. Дрянь подковы, дрянь одежа, и на всех портах коричневые пятна, – ярл ухмыльнулся.
– А где был город? – полюбопытствовал Горм.
– На острове, остров лет двадцать уже как под воду ушел. Ладно, скоро доедем, давайте еще раз повторим, кто чем верховодит. Горм, берешь первую сотню на конях с волокушами. Хельги, твоя третья сотня. Помни – на вторую стену не лезть! Твоя доля славы еще до начала боя обеспечена, так что не зарывайся. Моя вторая, с мамонтом. Аса, поедешь со мной.