Горм, сын Хёрдакнута

Воробьев Петр

– Но хоть Альдейгья – это не сказка?

– Альдейгья – точно не сказка. Мы с ней торгуем. Мы им железо, они нам белок, куниц, и мед. Город окружен стеной из белого камня, посередине капище Сварога с идолом, высоким, как дерево, и окованным золотом, и всяк, кто живет в этом городе, носит рубаху или сарафан из белого льна, перепоясанную поясом с золотой пряжкой, и умеет читать и писать. Это мне мама рассказывала.

– Скажу тебе правду, брат. Я хочу быть ярлом, но не хочу, чтоб это шло поперек нити твоей судьбы.

– Не пойдет. Моей судьбе не в Танемарке решиться, и не до того, как я узнаю, что все-таки за дело вышло у отца в том набеге.

– А спросить его ты не пробовал?

– Пробовал, сколько раз. Молчит, сопит, переводит разговор на другое.

– Знакомо. Вот еще что меня волнует. Ты уже

с отцом ходил на нарвалов, в Волын торговать, с лютичами на поморцев янтарный обоз грабить. В Гардаре наверняка еще найдешь битвы, славу, и богатство, а как мне тут в ярлы определиться, ни разу даже в набег не сходивши? Вон Йормунрека, сына Хакона [17] , отец уже брал в походы, когда он был на три года меня моложе… – Хельги начал свое рассуждение довольно зрело, но под конец сорвался и все-таки заканючил.

17

В истории Йормунрека здесь и далее использованы элементы жизни четырех исторических персонажей с созвучными именами – Эйрика сына Хакона, Эйрика сына Харальда, остроготского короля Эрманарика, и Харека. с Тьотты.

– Йормунрек давеча гостил у нас. Ты мал еще был, может, не помнишь. Он еще приемный сын Торлейва Мудрого. Странные с ним дела творятся, говорят, не пошли ему впрок те походы. Ты лучше погоди пару лет, и сначала пойдешь с отцом разбираться с кем-нибудь, кто, например, дань не платит, а потом он тебя пошлет с дружиной, когда опять будут нелады с соседями. А нелады будут, потому что Гнупа у своих карлов последнее отбирает, они в лес бегут, и то ли его карлы на разбой пойдут, то ли сам Гнупа куда за рабами повадится. Так что будут и тебе битвы и слава. Насчет богатства я не очень уверен, да нам новое богатство не очень и нужно – старого полно.

– А что с Йормунреком за нелады?

– Всякое треплют, но вот что я знаю точно. Это рассказал нашему Краки Стрекалу один из бондов Торлейва Мудрого. Когда Хакон ярл ходил в морские набеги, сам начальствовал первым кораблем, а Торлейву давал второй. Однажды в начале похода, стояли они вместе на якоре во фьорде где-то у Мёра…

– Мёр – это где?

– За Свитьей на северо-запад. Отец мимо того берега за нарвалами ходит. Ты, как обычно, ничего мне не даешь рассказать, не перебивая. Стоят они во фьорде, а тут к ним подходит еще один корабль, Скофти, Хаконова шурина, с новостями. Скофти кричит Торлейву, мол, снимись с якоря ненадолго, у меня для ярла новости есть. Ну, Торлейв послал кого-то поднимать якорь, но тут Йормунрек как закричит Скофти: «Я хочу, чтоб Торлейвов драккар [18] здесь стоял, пусть здесь и стоит, ищи себе другого места.» А где оно, в узком фьорде-то? Ну, Хакон дал Йормунреку оплеуху, и крикнул Торлейву: «Того же получить не хочешь, снимайся с якоря.» Развели свару из пустого дела. Торлейв переставил свой драккар, Скофти передал Хакону вести с южного Мёра, и разошлись.

18

Так назывался основной тип древнескандинавской ладьи, длина в среднем 25 м, максимальная ширина 5 м, могла ходить на веслах или под парусом.

– Так что за странные дела-то?

– Опять ты перебиваешь… Пару лет спустя, Йормунрек уже жил у Торлейва. Выпросил он у Торлейва драккар на тридцать весельных портов, шатры, дружину, – ты губу-то не раскатывай – говорит, на лютичей пойти. А сам пошел на запад, к Мёру. Там все пути по воде, как чуть отойдешь вглубь земли от берега – лес, горы, ледники, лоси двухголовые… Хакон оставил Мёр шурину, Скофти. И Скофти все время на снеккаре [19] ходил из одного фьорда в другой, от одного поместья к другому – с одним бондом поохотится, у другого попирует, третьему троллей пугнет… Вот, Йормунрек его подстерег и убил, тем же летом, что у нас гостил. Собственного дядю, из-за пустячной ссоры.

19

Так назывались

древнескандинавские суда поменьше, возможно, со съемной мачтой.

– Может, еще что там у них было не пустячное, а мы не знаем?

– Кто знает, это даже не Свитья, это земля за Раумарики. Холод, лед, тролли, зима длится не полгода, а две трети… Дикие они, сами почти как тролли. Некоторые, говорят, даже и не как тролли, а вообще с троллями намешаны.

Хельги снова вытащил удочку. Горм посмотрел на малька и вздохнул.

– Похоже, брат, лов на живца у тебя кончился. Лови теперь на мертвеца.

Глава 4

– Как гром небесный, обрушились они на нас. [20] Двадцать кораблей вошли в пролив, встали у низкого берега напротив Лимен Мойридио [21] , и из них вышли дикари в кольчугах поверх шерстяных туник, в штанах, с железными мечами, и стали грабить пригороды.

– А наше войско? – спросил наместник (в давнем прошлом жрец и толкователь знамений), также называвшийся старинным словом «диэксагог».

– Какое войско? Кроме портовой стражи, все, что у нас осталось, это два дромона, келандион, и дворцовая охрана, все двадцать стражей. Портовая стража подняла цепь у входа в гавань, но варвары в гавань и не входили. Их галеры сидят так неглубоко, что гавань им не нужна – дикари их вытаскивают на любой песчаный берег.

20

Здесь используются элементы рассказа патриарха Фотия о налете викингов и славян на Константинополь в 860 году.

21

В этой главе и нескольких последующих используются имена, топонимика, и терминология с псевдовизантийским налетом.

– А где ж был келандион-сифонофор [22] ? Почему не спалил этих отвратительных животных в штанах вместе с их корытами?

– Келандион не мог выйти из гавани – стража подняла цепь…

– Позор и горе нам, позор и горе.

– Они разграбили пригороды, и всех, кто сопротивлялся грабежу, убили. Кого зарубили, кого утопили, и уже девятнадцать подворий сожгли.

– А город?

– И город пал бы, но видно, Четырнадцать Сил не совсем еще от нас отвернулись. Варвары погрузили награбленное на корабли и уплыли.

22

Большой корабль с огнеметом.

– Боюсь я, что это не заступничество Четырнадцати.

– А что же, как не их провидение?

– Скорее, у дикарей место для добычи кончилось. Позор и горе…

– Воистину. Когда я думал, что город падет, я велел достать багряные одежды из сокровищницы. Я привез их сюда. Все, что вблизи от берега, теперь под угрозой разграбления.

Картопатриос поднял руку. Стражники у дверного прохода, ведшего из тронного зала, раздвинули скрещенные копья. Двое в пыльных, запятнанных кровью доспехах внесли в зал на копьях, продетых в массивные кольца на боках, источенный червями древний сундук. Воины с лязгом поставили ношу на мозаичный пол.

Тира наблюдала за происходящим, сидя, поджав ноги, на ступенях трона. Она уже давно знала, что лучший способ спрятаться от вельмож и военачальников – на виду. Чем могущественнее вельможа, тем меньше он замечает прислугу и детей. А даже если и заметит, скоро позабудет, если тихо сидеть, так что можно услышать много занятного. С нянькой, травником, или поваром такое не проходит. Время от времени, впрочем, любопытство требует обозначиться.

– Я хочу лицезреть багряные одежды.

– Кто впустил в тронный зал это дитя? – впервые заметил присутствие Тиры картопатриос в кливанионе [23] из стальных полос с узором, насеченным золотом.

23

Византийский панцирь.