Горм, сын Хёрдакнута

Воробьев Петр

Учитель присоединил к бронзовому патрубку в задней части хейросифона небольшой мех.

– Перед тем, как накачивать воздух, проверь, вставлен ли предохранительный стержень – эпизугис, – Фероико вытащил и вставил обратно стальную полоску. – С эпизугисом на месте, качай мех, пока не раздастся щелчок диафрагмы. Если недокачать, оружие может загореться в руках. Если перекачать, может взорваться. Восьми уверенных движений мехами должно быть достаточно.

Огнеметчик принялся качать. На восьмом нажатии на мех, и впрямь раздался щелчок.

– Теперь оружие почти готово к бою. Остается вынуть мех… клапан должен сам закрыться… снять колпачок… проверить и зажечь фитиль, – Фероико провел концом огнемета над свечой, перед сужавшейся к концу бронзовой трубкой затеплился огонек. – Теперь можно вытащить эпизугис и стрелять. Запаса топлива достаточно для трех-четырех коротких выстрелов или одного длинного.

Держа

оружие обеими руками, правой за бронзовое кольцо за патрубком с клапаном для меха, левой за трубку, шедшую вниз, изгибавшуюся под прямым углом, и плавно поворачивавшую, чтобы снова соединиться с основной трубой хейросифона, учитель подошел к северному краю пристани. На воде качалось несколько лодок с соломенными чучелами в них. Фероико приподнял трубку и повернул бронзовое кольцо вбок. Струя горящей жидкости описала огненную дугу и плеснула в ближнюю лодку, находившуюся меньше чем десяти саженях. Пламя почти мгновенно охватило чучело на передней скамье. Следующий выстрел зажег пару чучел посередине. Последней струей огня, учитель мазнул по корме лодки и по воде.

– Как видишь, мегалея, вода не тушит пламя, оно продолжает гореть и на поверхности моря. Наибольшая дальность ручного огнемета – примерно семь саженей. Скажи мне, под каким углом нужно стрелять, чтобы стрела или другой снаряд пролетел как можно дальше?

– Половина прямого?

– Правильно. Теперь твоя очередь зарядить хейросифон. Вот незадача…

Последнее относилось к приближению к пристани трех всадников в форме дворцовой стражи. Последний вел в поводу коня под красной попоной.

– Мегалея, – Аркилло, предводитель стражи, называвшийся также астианаксом, спешился и опустился на одно колено. – Наместник ждет тебя во дворце, срочно.

Второй воин уже подводил Тире коня. Третий тоже спешился, сделав из рук ступенечку перед стременем. Старательно делая вид, что ее не замечает, дева взмыла в седло, расправила складки скарамангиона [95] , приняла поводья у второго воина и ударила пятками в бока коня, оставив астианакса и присных догонять ее. Копыта сперва простучали по брусьям пристани, потом прозвенели по камням мостовой и по мраморным плитам перед дворцом. Спрыгнув с коня во внутреннем дворе, наследница багряной гегемонии снова расправила складки – скарамангион, хоть и был намного удобнее платья для верховой езды, мялся отчаянно – посмотрела по сторонам, взбежала по лестнице в направлении скопления красных плащей, отстранила стражей, и вступила в палату, смежную с порфировым чертогом, где наместник и его сановники принимали наиболее знатных посетителей – использовать собственно порфировый чертог было нельзя, за отсутствием гегемона.

95

Одежда для верховой езды, вообще-то заимствованная византийцами у персов.

Вместе с диэксагогом, у стола, сделанного из драгоценных пород дерева, вывезенных из дебрей материка Нотэпейро, стояли картопатриос, пожилой вельможа по имени Алекторидео, и незнакомец, не выглядевший особенно сановито – соломенноволосый, с изможденным и обожженным солнцем лицом, пыльный, грязный, в кольчуге поверх хитона поверх штанов, заправленных в сапоги. Перед ними была расстелена карта Пурпурного моря и лежал свиток, запечатанный воском.

– Мегалея, пред входом в порфировый чертог стоит Рандвер сын Радбара, припадающий к стопам престола гегемонии как смиренный проситель, – произнес Алекторидео, как было предписано обрядом, пережившим Кеймаэон. – Он несет письмо от Бениро, тирана Килии, владыки архипелага Салино, островов Эрекайо и Огигио, радетеля карликового слона, вздымающего темно-красное знамя с бедопоносным тигром, терзающим кросушенного верблюда.

С концом немного не заладилось, но порядок был соблюден. Свойство, которым багряная гегемония искони отличалась от варварских тираний, возникавших и исчезавших на ее периферии, был как раз порядок, или таксис. Варвары по определению находились в состоянии или беспорядка, то есть атаксии, или полного хаоса. Перед временами холода и смуты, в эпоху древнего величия дома Алазона, наиболее могущественного из властителей дикарей, удостоенного редкой чести быть принятым в порфировом чертоге, назвали бы «внуком гегемона по духу перед Четырнадцатью.» В редком случае особенного благоволения, «внук по духу» мог быть заменен на «возлюбленного младшего брата по разуму.» Переговоры «младшего брата» или его посла с гегемоном никогда не велись напрямую – дикарь должен был обращаться к вельможе, именуемому обманчивым именем брахилогос – «тот, чьи слова кратки,» – а уж тот, в свою очередь, смягчал грубые речи варвара и передавал их

властелину на порфировом престоле. Алекторидео как раз и был брахилогосом Осфо Мудрого, правда, в последнее десятилетие он больше занимался счетоводством для наместника, чем ведением переговоров, из экономии и за редкостью последних. Вельможе пришлось, по всей видимости, проявить некоторую изобретательность, чтобы и сохранить обряд с наименьшими изменениями, и должным образом отразить пустоту трона в порфировом чертоге, и быстро натаскать варвара, чтобы приуменьшить его полную неотесанность, беспорядочность, и незнание обычаев – одним словом, атаксию. С последним он в основном преуспел. Варвар сперва не удержался от того, чтобы бросить на Тиру крайне неподобающе оценивающий, а затем еще менее прилично одобрительный взгляд, но затем все-таки грохнулся на одно колено и выдал:

– Мир, милосердие, счастье и слава волею богов да пребудет с вами, высокие и могучие наследница и служители дома Алазона. Богатства, здоровья, и долголетия волею богов, миролюбивые и благосклонные властители. Да будет ваше владычествование озарено справедливостью и великим миром. [96]

– Как здоровье великолепного и благородного тирана Килии? – следуя обряду, ответил Алекторидео. – Как здоровье его посла? Был ли посол достойно принят сановниками и предводителем войска? По нраву ли послу приставленная к его особе челядь? Не случилось ли чего из ряда вон выходящего или печалящего на пути к ступеням порфирового чертога? Наша надежда, что вы покинете его преддверие в веселии…

96

Здесь и далее – авторский вольный перевод действительно существовавших византийских протокольных форм, задокументированных в царствие Константина VII Багрянородного в трактате De Cerimoniis Aulae Byzantinae.

Обмен приветствиями и пожеланиями взаимного благополучия должен был продолжаться еще с полчаса, но хаотическая сущность варвара не могла быть долее сдержана. Он поднялся с колена и перебил брахилогоса, с варварским выговором и поистине эпической грубостью:

– Сделал дело, и уходи, писарь – время не терпит, и Норны не ждут. Письмо Бейнира, которое я привез, только для ушей наследницы, наместника, и предводителя войска.

Алекторидео открыл рот, закрыл, покраснел, побледнел… Диэксагог скрестил пальцы рук на брюшке и произнес:

– Из уважения к почтительной просьбе Бениро, тирана Килии, и в знак благодарности за труды, тебя утомившие, Алекторидео, оставь этот покой на полчаса, и составь указ, награждающий тебя, – наместник на миг задумался. – пятью зеугариями [97] земли с лучшими оливковыми деревьями.

Исходя из его вида, «писарь» предпочел бы подачку в пару раз побольше, но тем не менее, он низко поклонился перед наместником, Тирой, и военачальником, очень приблизительно воспроизвел поклон в направлении варвара, и покинул палату. Рандвер протянул Тире свиток, чтобы та могла удостовериться в целости печати. Письмо было запечатано не просто воском, а смесью воска, смолы, охры, и золотых чешуек, в которой был оттиснут тигр, под финиковой пальмой терзающий поверженного двугорбого верблюда. Тира где-то читала, что тигры водятся далеко на восток от Лимен Мойридио, а верблюды – в северо-восточной части Нотэпейро, так что встреча двух зверей и вправду должна была быть достаточно редким событием, что, видимо, и объясняло, как она оказалась на печати прадеда Бениро. Сломав печать, наследница передала свиток обратно послу. Тот развернул его, потер нос, повернулся спиной к оконному проему и начал читать:

97

Зеугарион – примерно треть гектара, мера площади, использовавшаяся византийцами.

– «Наследнице багряного престола Тире дочери Осфо, диэксагогу Дамонико Телестико, и картопатриосу Леонтоде, приветствия от Бениро сына Дрого, также прозванного «Слюнявый,» повелителя Килии.»

– Форме не следует. В начале письма, обращенного к хранителям входа в порфировый чертог, должны быть приветствия, пожелания процветания, и так далее. Писарь бы опечалился, – не без злорадства шепнул Тире картопатриос. – И себя не щадит. Бениро должен ненавидеть прозвище «Слюнявый.»

Во взгляде Леонтоде присутствовала какая-то странность. Украдкой присмотревшись, наследница багряного престола нашла ее причину – зрачки военачальника были каждый с маковое зернышко. «Попрошу Горо с ним поговорить, а то как бы картопатриос не отправился в мистическое путешествие на запад,» – решила Тира. Рандвер читал дальше: