Горничная особых кровей
Шрифт:
Мне запретили выезжать из владения. Мне приходится служить вам. А мне тяжело даже с вами рядом находиться, потому
что вы очень похожи на человека, который исковеркал мне жизнь. Из-за всего этого у меня вновь начались панические атаки.
Вот, я и напилась. Черт знает, как мне вылечиться.
Владетель выслушал меня, не сделав ни одного едкого замечания и даже не усмехнувшись. Закончив говорить, я ожидала
насмешки, язвительной фразочки или, наоборот, ледяной сухой
Центаврианин же сказал спокойно, без намерения поиздеваться:
— Я оценил твою честность, горничная. Поэтому отвечу так же честно. Ты не восстанавливаешься, потому что у тебя
аномалия потоков энергии. У моего племянника та же проблема, — владетель выждал короткую паузу и добавил: — Это
лечится, горничная. Доверься мне, как своему владетелю, и забудешь об этой проблеме.
Наши взгляды встретились. Я вспомнила, что альбинос уже несколько раз лечил меня теплом, да и в порядок после приступа
привел очень быстро. И эффективно. Неважно, что про него говорят, какая о нем идет слава. Все это неважно, слова - ложь.
Важны только поступки, а поступки альбиноса - это поступки владетеля.
— Я вам доверяю, — шепнула я и добавила уже громче, увереннее: — Как владетелю.
— Тогда идти спать, горничная.
Я развернулась и покинула его покои. Легла на диван, подумала об альбиносе. Он может меня вылечить… Он может мне
помочь. Эта мысль подарила мне спокойствие, состояние, в котором я давно уже не пребывала. Замигал платежный браслет
на руке, который я забыла снять.
А вот и первые пятьдесят п.е.
Я посмотрела на дверь спальни владетеля. Он помогает мне, да еще и платит за это. Вот это мужчина, чтобы его
рептилоиды сожрали!
На этот раз в зону с владетелем полетели не только мы с Ветровым, но и артист Той Ильмонг. Пока для нас готовили
аэрокар, я подмечала, как прислуга реагирует на мужчин.
Ветров для всех был невидимкой. Молчаливый и спокойный, он мало чем отличался от обычного дарнского мужика. Все
внимание на себя оттягивал Той Ильмонг. На ум так и шли эпитеты - «золотой», «пламенный», «сияющий». Даже когда
апранец был спокоен, что-то необычное проскальзывало в его взгляде, движениях, заставляло на него смотреть.
А вот владетель пугал народ, вызывал напряжение и желание отойти подальше, опустить взгляд. На него если и смотрели,
то завороженно, со страхом, как на опасного зверя. Он двигался бесшумно, голос его был мягок, а движения плавны. Я
загляделась на альбиноса и проворонила момент, когда он повернулся и поймал мой взгляд.
«Что, горничная, взгляда от меня отвести не можешь?»
Я вздернула подбородок.
«Не
Мы заняли свои места в каре. Владетель с Ветровым начали разговаривать на центаврианском, я устроилась на сиденье в
уголке. Той Ильмонг, не найдя себе другого занятия, включил на планшете запись со своего же концерта.
И вот тогда-то я, наконец, поняла, отчего все так носятся с этим артистом.
Звук шел немного искаженный, шипящий, но и так пение Ильмонга очаровывало, обволакивало, как сладкий дурман. Не
имею понятия, как зовется такой певческий голос, но это очень красиво слышится, и с первого же прослушивания пленяет.
Апранец заметил, что я тоже слушаю запись, и обернулся ко мне.
— Влюбилась уже?
Тут бы съязвить, или ответить остроумно, но я лишь признала свое поражение и улыбнулась в ответ восхищенно. Честное
слово, такому человеку можно многое позволить, чтобы он и дальше радовал пением, чтобы вдохновение и эти серебряные
переливы в его голосе не пропадали!
Ко мне повернулся и Аркадий, добавил с улыбкой:
— На концертах, где выступает Той Ильмонг, всегда аншлаг.
— Поговаривают, я стану Голосом тысячелетия, — проговорил Ильмонг.
В беседу включился и владетель:
— Голос тысячелетия - Мэон Этельян.
— Центавриане петь не умеют! — отрезал апранец.
— Горничная, ты слышала, как поет Этельян?
— Нет, светлейший.
— И не слушай! — Той разгорячился. — Этельян поет чисто, но без души. Наставники всегда ставят ее в пример, но мне
такие примеры не нужны. Что есть пение? Дар, эмоция, душа, а для нее это… это… процедура. Так что не говорите мне про
Этельян, товарищи!
Той еще долго возмущался тем, что ему напомнили про эту центаврианскую певицу, а Гоин и Аркадий до самой посадки
подтрунивали над артистом. Тот горячился и обещался доказать им свою правоту. Споры утихли только, когда кар сел на
аэро-площадку и мы вышли наружу.
Зима никак не хотела уступать весне, и напоследок ударила таким морозом, что даже дышать стало больно.
— Такой климат убивает. — проворчал Ильмонг.
— Эо-ши защитит тебя от мороза.
— От такого - не защитит. Как вы здесь живете, красавица? — обратился ко мне артист.
— Скучно, сударь.
— Вот-вот, скучно и холодно у вас.
Владетель помнила меня пальцем; когда я подошла, он провел перед моим лицом рукой, «ощупывая» энергетику, и
констатировал:
— Ты замерзнешь.
— Всего минус двадцать пять, светлейший, не замерзну.
Аргумент центаврианина не убедил.