Горный поход
Шрифт:
Но проходит час, а Хуло и не видать.
Мы знаем: вот только перевалить через гору, и будет Хуло, место нашей сегодняшней ночевки. Где-то там, за Хуло, — противник. Но в Хуло уже стоят наши квартирьеры, и Гагуа — командир конного взвода — уже успел, должно быть, подкрутить свои усы, расчесать бородку и принять должный вид.
Вот только перевалить гору. Мы знаем: аджарские селения лепятся на скатах между горами. Только перевалить гору, и кончится на сегодняшний день путь. Можно будет обсушиться, отдохнуть и поесть. Это тоже не плохо. Какое оно, Хуло? Говорят, районный центр.
И мы всматриваемся: не видать ли селения? Острая выглядывает из тумана скала. Выше ее уже ничего нет.
— Вот и вершина, — раздается чей-то голос. Уже давно все идут молча, только чавкают сапоги по воде.
— Вершина? — недоверчиво спрашивает другой голос, но все подтягиваются. Вершина. Значит, затем спуск. И селение. Ведь старик сказал «ори верста».
Достигаем вершины. За нею маленький спуск и опять неумолимый, крутой подъем. И где-то далеко-далеко впереди видно, как идут и идут еще наши головные части.
Перепачканный, грязный догоняет свое отделение стрелок. Его встречают смехом:
— Пехота, не пыли!
— Где это ты так?
— Поскользнулся, — он вытирает о листья руки. — Ну як тут люди живут? Як кошка царапаемость по оцим тропам… — Он лезет за махоркой и уже другим тоном спрашивает: — До Хуло далеко?
— Отсель не видать.
Дождь стал крупнее, бьет по чем попало. Но до Хуло близко. Ведь старик сказал «ори».
— Это по-грузински «ори», — объясняет кто-то. — А по-украински «ори та ще с гаком». Вот «гак» старик-то и не учел.
И вдруг впереди крик:
— Хуло, Хуло!
С перевала сразу становится виден маленький с путаными азиатскими улочками городок. И над всеми домишками, прилепившимися друг к другу в страхе перед окружающим миром, вольно и широко раскинулись три больших, светлых новых дома, выстроенных недавно. Это центр культурной и политической жизни затерявшегося в горах города.
С любопытством смотрим мы на Хуло — в недавнем центр контрреволюционного восстания, поднятого муллами и кулачьем.
Хуло — вот оно, рукой подать. Но прежде нужно переправиться через поток. Он падает с гор, быстрый, напористый; дожди последних дней превратили его в грозно ревущую реку. Она воротит, опрокидывает большие камни и несет с собой, бросая их о берега.
Командир взвода армянской роты Егиязарян идет в головном отряде. Через поток он переправился быстро. Переправился и в нерешительности остановился. Посмотрел, как все прибывал и прибывал, словно вспухал, поток, почесал небритую щеку и решительно повернул назад. Бойцы поняли его. Старшина Нагапетян, помкомвзвода Меликсетян, бойцы Хачадриян, Саулян и другие полезли за командиром взвода в воду, молча протянули через поток большую жердь и веревку и образовали переправу. Потом они, обняв друг друга за пояса, стали поперек потока живым, человечьим тугим канатом. Вода била о ноги, доходила до пояса — холодная, горная вода. Иногда кто-нибудь не выдерживал напора воды, шатался. Его крепче схватывали за пояс. Человечий канат стоял крепко.
Бойцы не знали ни русского, ни грузинского языка, они знали одно слово «товарищ» и этим словом встречали и русских и грузин, заботливо помогали им переправиться. Русские говорили: «Спасибо, товарищ», грузины: «Гмадлобт, амханаго». Пугливо косясь на воду, переступали по камням лошади.
Уже переправились через поток рота за ротой, и над Хуло стоял дым костров. Бойцы раздевались там догола, на голое тело набрасывали шинель, выжимали белье, толпились у костров, сушились, грелись, курили.
Стоял над кострами несмолкаемый шум и смех, и над всем этим уже плавал острый волнующий запах, запах дымившихся кухонь.
А Егиязарян с товарищами все еще стоял в воде, не желая уходить, не требуя смены; доносившийся до них дым костров не будоражил их.
То, что сделали Егиязарян с товарищами, на красноармейском языке называется взаимовыручкой. Теплое, хорошее слово.
ВЫХОД ИЗ БОЯ
Ночь. Бойцы лежат в окопах, всматриваются в темень.
Окопы замаскированы, огней нет: в ночной обороне нельзя ни курить, ни жечь костров. Винтовки и пулеметы поставлены на рогатки, нацелены в темноту.
Гора вся в густом лесе. Противнику легко пройти скрытно и бесшумно, а там короткий удар, штык в горло, и наших нет.
Темной ночью сливаются кусты, отдельные деревья, скалы, дорожки, сливаются, спаиваются в то, что означается нехорошим словом: «мрак». Мрак, горный мрак, когда кругом твоего окопа словно сгрудилось все: и горы, и лес, и противник…
Сухими, усталыми глазами всматриваются бойцы в ночь.
Бдительность ночью нужна, как никогда. Нужны патрули, дозоры, секреты. Нужны глаза и уши. Нужно всей своей кожей ощущать присутствие противника…
Вот что произошло сегодня.
Ночью вышла разведка синих под командой отделкома Попова.
Он вел ее от рубежа к рубежу, лисьими тропами, бесшумно, искусно пользуясь подступами, маскируясь, затаивая бурное, нетерпеливое дыхание.
Вот спокойно, не чуя беды, лежит полевой караул. Часовой смотрит и ничего не видит. Ночь темна, лес густой — где усмотреть!..
— Вперед! — шепчет Попов и… без выстрела снят полевой караул.
Мало Попову.
Дальше идет разведка. Не идет, плывет бесшумно и ловко по горе, как челнок по быстрой Куре.
Вот пулемет противника.
И пулемет взят в плен.
Мало Попову!
Эх, если б ему еще одно-два отделения, взвод бы ему…
Мало людей.
Но…
— Вперед!..
Вот… командир взвода и отделение стрелков спят.
Они спокойны: впереди полевой караул. Спит противник.
Не спит Попов.